Хуан Хименес - Испанские поэты XX века

В теплице живут деревья:
стоят апельсины в кадках,
и в бочке ярко-зеленой —
пальма.

Кутаясь в плащ потертый,
старик повторяет: «Солнце!
О, как прекрасно солнце! Солнце!»
Играют дети.

Вода источника льется,
струится, плещет и грезит,
лижет, почти немея,
мохом поросший камень.

Мое детство — чудесные сны о Севилье,
вкусный запах в саду, когда зреют лимоны;
двадцать лет моей юности — земли Кастилии;
моя жизнь — эпизоды, где я — посторонний.

Может быть, щепетилен излишне — не знаю,
не мои — Брадомин {40} 40 Маркиз де Брадомин — герой нескольких произведений Рамона дель Валье-Инклана (1866–1936), неутомимый искатель романтических любовных приключений. и Маньяра {41} 41 Мигель де Маньяра — богатый идальго, живший в Севилье в XVII в., по преданию, вел распутную жизнь, но после страшного видения покаялся. По-видимому, история Маньяры была одним из источников легенды о Дон Хуане (Дон Жуане). — герои.
Счастлив был я, когда, без пощады терзая,
не давали мне стрелы Амура покоя.

Якобинскую кровь {42} 42 Якобинская кровь. — Прадед Мачадо был одним из героев восстания в Мадриде в 1808 г. и освободительной войны против наполеоновских войск; дед Мачадо активно участвовал в буржуазной революции 1868 г. я в себе ощущаю,
но источник поэзии — тих и спокоен.
Верю в то, что советами не докучаю,
человеком достойным назваться достоин.

Созерцать красоту — выше нет мне награды;
я срезаю старинные розы Ронсара {43} 43 Пьер де Ронсар (1524–1585) — выдающийся французский поэт. .
Современные не по душе мне наряды;
у меня, слава богу, нет певчего дара.

Презираю романсов слащавое пенье,
грусть их в скуку давно уже перемололась.
Уловить я люблю голоса в отдаленье,
среди многих — один только слушаю голос.

Кто я — классик, романтик? О, к формулам тяга!
Стих мой — шпага; мне лестно такое сравненье.
Не отделкой умелой прославлена шпага,
но отвагою воина в жарком сраженье.

Монолог у меня был всегда диалогом.
Что есть истина? — сам я постигнуть стремился.
Жил в смиренной надежде беседовать с богом,
и любви к человеку у себя я учился.

Наслаждение праздностью мне неизвестно,
тем, что есть у меня, никому не обязан,
ем свой хлеб, заработанный трудно и честно,
с миром вещным я все-таки мало чем связан.

И когда на корабль, что уйдет безвозвратно,
я взойду в некий час мой, давно предрешенный,
вы увидите в отблеске солнца закатном:
я прощаюсь, — сын моря, почти обнаженный.

Был день лучезарен, июля была середина,
когда по уступам нагорья взбирался один я,
и медлил, и в тень отдыхать я садился на камни —
опомниться, вытереть пот, застилавший глаза мне,
дыхание выровнять и отдышаться в покое;
а то, ускоряя шаги, опираясь рукою
на палку, подобную посоху, шел в нетерпенье
к высотам, где хищников ширококрылых владенья,
где пахло шалфеем, лавандою и розмарином…
А солнце свой жар отдавало кремнистым долинам.

Стервятник, раскинув крыла, преисполнен гордыни,
один пролетал по нетронутой, девственной сини,
утес вдалеке различал я, высокий и острый,
и холм, словно щит под парчою причудливо-пестрой,
и цепи бугров на земле оголенной и бурой —
останки доспехов старинных, разметанных бурей, —
открытые плато, где вьется Дуэро, и это
подобно изгибу причудливому арбалета
вкруг Сории — глаза кастильского бастиона,
который глядит, не мигая, в лицо Арагона {44} 44 Арагон — область Испании, бывшая самостоятельным королевством до объединения с Кастилией в 1479 г. .
Я видел черту горизонта, далекие дали
с дубами, которые темя пригорков венчали,
пустынные скалы, луга с благодатной травою,
где овцы пасутся, где бык, изнывая от зноя,
жует свою жвачку, и берег реки с тополями —
под яростным солнцем они — как зеленое пламя;
безмолвных, далеких людей и предметов фигуры:
чуть видные сверху погонщики, всадники, фуры
вон там, на мосту, где под арки, под мощные своды,
темнея, светлея, текут серебристые воды Дуэро.

Дуэро течет сквозь кастильские земли вначале,
потом сквозь Иберии сердце. О, сколько печали
и чести в безводных просторах, не гнавших посева,
в равнинах и пустошах, в скалах, где голо и серо,
и в тех городах, что утратили славу, в дорогах,
где нет постоялых дворов, в мужиках, на порогах
оставивших песни, покинувших дом свой навеки
и льющихся к морю, как льются кастильские реки!