Хуан Хименес - Испанские поэты XX века

Может быть, сеятель звезд
в ночи, обители снов,
вспомнит забытый мотив,
возьмет аккорд на лире веков,
и к нашим устам прихлынет
волна немногих истинных слов.

Еще берегут деревья
летний наряд зеленый,
но листья уже пожухли,
и потемнели кроны.

Зеленью тронут камень,
беззвучно течет источник,
грубое тело камня
вода ледяная точит.

Первые желтые листья
ветер влачит за собою.
Ветер, предвестник ночи,
над сумеречной землею.

Под лавром вымыта чисто
скамья осенним дождем;
сверкают капли на листьях
плюща над белым окном.

Осень газоны метит
краской своей все сильнее;
деревья и ветер!
вечерний ветер в аллее…

Смотрю, как в луче закатном
виноградная гроздь золотится…
По-домашнему, ароматно
горожанина трубка дымится…

Вспомнил я строки стихотворений
юности звонкой своей…
Вы уходите, милые тени,
в золотом огне тополей?!

Пегасы, красавцы пегасы.
Мои деревянные кони…

· · · · · · · · · · · ·

В детстве знавал я счастье
кружиться под визг шарманок
в праздничном шуме и блеске
на скакуне деревянном.

В воздухе пыльном и душном
мигали, мелькая, свечи,
а в небе светился синий
усеянный звездами вечер.

О где вы, радости детства,
когда за медяк на ладони
подхватят красавцы пегасы,
умчат деревянные кони.

Игра детских рук — не гармония,
а чтение но складам,
противная какофония
неверных, но вечных гамм.

А в детстве под гаммы бродила
мечта, и ее влекло
к тому, что не приходило,
к тому, что уже ушло.

Площадь перед закатом. Струйка воды студеной
пляшет на грубом камне, звучно плеща по плитам,
и кипарис высокий не шелохнется кроной,
встав над садовым валом, темным плющом повитым.

Солнце зашло за крыши. Еле теплится пламя
отсветами на стеклах, дремой завороженных.
Мгла полегла на площадь. Смутными черепами
призрачные разводы кажутся на балконах.

В оцепененье площадь, черная и пустая,
и бесприютной тенью меряешь мостовую.
Пляшет вода на камне, плещет не умолкая,
только ее и слышно в этой ночи — живую.

Теперь я нищ. Вчера я был поэтом.
Напрасно я ропщу в тиши ночей,
я разменял на медные монеты
златые слитки младости моей.

Без радостей, без наслаждений, мимо,
как легкий призрак, по судьбе моей
она прошла. Зачем жалеть о ней?
Ведь все равно она неповторима.
Не воскресить души минувших дней!

Ей в бурях жизни мир казался тесен,
и, мчась бездумно в вихре бытия,
она лилась среди вина и песен,
молодость любимая моя.

Знакомую я вижу галерею
воспоминаний тех далеких дней,
но тени безутешные не смею
связать в элегию судьбы моей.

И высохли живительные слезы,
что прозвенели струями фонтана,
и пролились, свободные, сквозь грезы
души, еще не знающей обмана.

Те слезы, что когда-то проливали,
о первой молодой любви моля,
что дождевыми каплями упали
на свежие апрельские поля.

И соловей уже давно не пел
душистой ночью, навевая грезы,
и я б теперь, наверно, не сумел
опять пролить без боли эти слезы.

Теперь я нищ. Вчера я был поэтом.
Напрасно я ропщу в тиши ночей,
я разменял на медные монеты
златые слитки младости моей.

Полуденный парк зимою.
Морозно. Белые тропки.
Горки круты и ровны.
Голы скелеты веток.