Хуан Хименес - Испанские поэты XX века

Женщины смотрят магически и лениво
и в теплые краски погружаются тихо;
и мелодия солнца звучит лейтмотивом
в этой певучей и пестрой неразберихе.

Быть сильным или слабым? Что же
решить — быть слабым или сильным?
Стать наблюдателем сторонним?..
Ловцом выносливым, двужильным?..

Смотреть на дождик над водой,
на стаи облаков бесплодных
и слушать, как растут деревья,
как плещется фонтан холодный…

Иль не глядеть вокруг, не слышать…
И только труд, лишь труд извечный…
Тебя он сделает незрячим,
глухим… каким еще?.. Конечно —

немым; немым! — немым и грустным,
всегда печальным, безъязыким,
как придорожный тихий камень,
иль как младенец, спящий в зыбке…

Контраст моей печали —
незыблемо-прекрасный вечер…
И все, что чувства отвергали,
когда я сильным становился,
приходит вечером из дальней дали…

У хрупкого хрусткого ветра
цветочный и солнечный вкус…
Какой удивительно грустный
ветра и сердца союз!

Уже начинается осень;
лирический бард — соловей —
оплакал багряные листья
средь колких, как солнце, ветвей.

Дождит временами. Все чаще —
все слаще! — любовный озноб,
и женщины призрак знобящий
не выгнать из яви и снов.

И плоть уже стала не плотью:
она, как морозный цветок,
при вспышках желанья
теряет за лепестком лепесток.

Твои глаза, они взирали
в мои глаза. И разливали
черноту… Как в августе жасмин,
сверкнули звезды черными кострами,
и в беспредельной глубине Севильи
оделась крепом траурным Хиральда {20} 20 Хиральда — башня в Севилье, построенная как минарет арабами в XII в. Испанцами была превращена в колокольню католического собора. См. также примечание {137} . .

От этой яркой тени
я ослеп! Спокойные глаза играли
чернотой и ласково и дерзко,
и затмевали свет, и медленно стирали
все прочие цвета!

Во имя этих глаз —
да будет черной чистота!

Известь и солнце —
синь жестяная!
До яркого блеска
асфальт надраен!

Насквозь продута
прохладным бризом
золотых просторов
легкая призма.

Воспоминаний сколько!
И сколько красок!
Красота в распаде,
как ты прекрасна!

Патрульный катер море перевернуло,
рухнуло градом крупным, свинцом округлым,
темноту и свет на волне крутануло
и над нами хребтину выгнуло круто.

Был ли Кадис на свете?.. Казалось, две бездны —
алчущая морская с бегучей небесной —
схлестнулись в единоборстве мгновенном
и гневно рвались друг у друга из плена.

От ракушек и скал меня оторвали,
прочь я поплелся, школьник в унылой форме.
…За фабрикой газа, в черном стенном провале,
звучали глухие отзвуки шторма…

В грозовой круговерти
заперли двери.

В стремнине пространства,
между двумя громами,
с наковальни заката
стрелы брызгали веерами,
и молния отверзала
врата безграничной драме.

В грозовой круговерти
заперли двери.

Гасли, как свечи, лица,
бледней зеленой оливы
(ибо в щели сочился
ужас великий,
апокалипсической
тучей разлитый).

В грозовой круговерти
заперли двери.

Но в порыве юном —
в наготе своей лунной —
ты шла через бурю
по бликам латунным
(какая архитектура!),
по плоским крышам-лагунам.

В грозовой круговерти
заперли двери.

На крышах плоских
черных флажков полоски
рисуются жестко
средь роскоши броской
солнечных отголосков —
желто-зеленых блесток.

И в глазах у меня — огромны! —
гремят сновидений громы
(черных флажков полоски
на крышах плоских),
и нагие женщины, юны,
в небе возводят луны.

Меж западом золоченым
и востоком завороженным
вертится флюгер точеный,
маня мой взгляд напряженный.
И на крышах плоских
черных флажков полоски.