Цепляясь за уступ, и что вскипит пучина,
Подобно Ксанфу, и прервет свой бег
Вмиг оглоушенная рыба. Кем был бы человек,
Когда б не видел он ни выстрела дельфина
Из вод морских, ни голубя круженья — этого начала
И зренья нашего, и речи? Спроси всех нас еще,
Как естество нам выразить свое,
Когда померкнет иль рассыплется зерцало —
Живой язык, собой скрестивший всех и вся,
В котором о любви нам толковала роза, рысак — о резвости, цикада — о душе,
Освободившейся от пут вотще, —
Язык, в котором осмысляли мы себя?
Спроси, пророк: что будем мы без розы, как устоим
И устоим ли мы, не дрогнем ли душой?
Останутся ль слова «могучий», «вековой»,
Когда исчезнет существующее к ним?
ЕЛЕНА ТВЕРСКАЯ {219} 219 Елена Тверская, р. 1955, Москва. Покинула СССР довольно давно; последние пятнадцать лет живет в Пало-Альто, Калифорния. Работает переводчиком в агентстве. Всю жизнь пишет стихи, переводит стихи уже лет восемь, в первую очередь У.X. Одена, книга которого в переводах Тверской выложена в интернете; среди других ее переводов — Томас Гарди, Шеймас Хини и другие поэты из числа тех, кто наиболее читаем сейчас по-английски.
ТОМАС ГАРДИ {220} 220 Перевод с английского
(1840–1921)
Когда Время захлопнет за мною дверь, жизни дрожь уняв,
И Май-месяц крыльями листьев всплеснет опять,
Нежными, тонкими, словно шелк, — скажут ли про меня:
«Он-то умел подобное замечать»?
Если в сумерках это случится, когда, как ресницы взлет,
Ястреб беззвучно над тенью своей скользит
Вверх, на изломанный ветром сук, — может, кто вздохнет:
«Ему-то, верно, был знаком этот вид»?
Если я уйду теплой ночью, мягкой как мотылек,
Когда ежик крадется, страшась пути своего, —
Кто-нибудь, может, скажет: «Жалеть малых сих он мог,
Но немногим сумел помочь, и вот — нет его».
Если узнают, что я ушел, когда выйдут смотреть
В звездное небо в зимний вечерний час,
Будут ли думать те, кто меня уж не встретит впредь:
«Вот у кого на такие дела был глаз!»
И скажет ли кто-нибудь, когда погребальный звон,
Прерванный ветром, снова начнет звучать,
Так, словно это новый колокол: «Он —
Он-то умел подобное замечать»?
УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН {221} 221 Перевод с английского
(1907–1973)
«Не понимая, почему запретен…»
Не понимая, почему запретен
Был плод, не научивший ничему
Их новому, досаду скрыв, как дети,
Не внемля ни упреку, ни уму,
Они ушли. И память тут же стерла
Воспоминанья. Стала им ничья
Не внятна речь: ни псов, вчера покорных,
Ни сразу онемевшего ручья.
Мольбы и брань: свобода так дика!
При приближеньи зрелость отступала,
Как от ребенка горизонт, пока
Рос счет крутой опасностям и бедам,
И ангельское войско преграждало
Обратный путь поэту с правоведом.
Листья падают — не счесть.
И лугам не долго цвесть.
Няньки вечным сном уснут,
Лишь колясочки бегут.
Шепотком соседский рот
Нашу радость отпугнет,
В ледяной ввергая плен,
Так, что рук не снять с колен.
Сзади толпы мертвецов
К небу обращают зов,
Буки вытянув свои
Пантомимою любви.
На охоту чередой
Выйдут тролли в лес пустой.
Соловей, как сыч, смолчит,
С неба ангел не слетит.
Впереди величьем стен
Высится гора Взамен,
К чьим прохладным родникам
Не припасть живым устам.
Десять миллионов в городе моем.
Кто живет в покоях, кто — и под мостом.
Но места нет для нас, мой друг, но места нет для нас.
А была когда-то и у нас страна.
Посмотри на карту — вот она видна.
Но нам туда нельзя, мой друг, но нам туда нельзя.
Там растет у церкви старый тис прямой,
Он как новый — каждою весной.
А старый паспорт — нет, мой друг, а старый паспорт — нет.
По столу ударил консул нам вослед:
«Вас без документов всё равно что нет».
Но мы еще живем, мой друг, но мы еще живем.
В паспортном отделе нам указали дверь:
«Через год придите». А куда теперь?
Куда теперь пойдем, мой друг, куда теперь пойдем?
Я пошел на площадь, речи там ведут:
«Дай им только волю — хлеб наш украдут».
Они это про нас, мой друг, они это про нас.
Читать дальше