Алла Кузнецова - Живучее эхо Эллады

Истекает в празднестве

ночи половина…

– Поглядите – яблоко!.. —

вскрикнула Афина.

На лицо богини

наползает спесь:

– Золотое диво,

ты откуда здесь??

Прочитала слово

в отблесках огня:

– Если ты «прекраснейшей»,

значит, для меня!

– Погоди! – другая

молвила сердито, —

Не меня ль златою

кличут Афродитой?!

Отдавай мне!.. Радость —

истинно моя:

Золотое яблоко —

золотая я!..

А тебя не видят,

только шлем да латы!..

Руку протянула

в сторону Паллады.

Сводит брови Гера: —

Это что за новость?..

Преступили меру!

Потеряли совесть!

Если б я прекраснейшей

не была средь вас,

Стал ли бы мне мужем

этот … ловелас?

Зевс, потупив очи,

тут же спохватился:

– Вот теперь, пожалуй,

вряд ли бы женился!

Молвила Афина,

глядя на отца:

– Сколько я вас помню,

ссорам нет конца!

Рассуди нас, отче,

всё-таки, родня!

– Нетушки, увольте!

Вы уж без меня!..

Будто ваши распри

по моей вине!

Эй, Гермес, голубчик,

подойди ко мне!

Думаю, что свадьбу

этим не расстрою…

Забирай-ка спорщиц

и лети на Трою:

Пусть скорей рассудит

глупый их каприз

Сын царя Приама —

молодой Парис.

Ишь ты, моду взяли —

спорить без разбора! —

И отдал Гермесу

яблоко раздора.

Увидела Гекуба страшный сон —

Пожар, грозящий уничтожить Трою.

– Не плачь, – сказал Приам [35] , – я всё устрою,

Я сохраню священный Илион!

Поведав прорицателю о сне,

Узнал, что у Гекубы сын родится,

Который в будущем на то лишь и сгодится,

Чтоб землю Трои утопить в огне.

Когда родился сын, Приам слуге

Велел нести дитя на гору Иду:

– Пусть звери уберут его из виду,

Чтоб волю не давать своей руке!

Но не погиб малыш, он жил на свете,

Медведицей вскормлённый. Видно, Рок

Для будущего мальчика берёг,

Свой замысел осуществляя этим.

Слуга же, Агелай, тайком от всех

Явившись через год на Иду-гору,

Прислушиваясь к совести укору,

Был потрясён, услышав детский смех.

Он взял дитя, хвалу воздав богам,

И полюбил всем сердцем, как родного,

Назвав Парисом, и в рожденье новом

Надёжно спрятал, вверив пастухам.

Возрос Парис, прекрасен стал собой,

Силён умом, познавший дружбы цену,

Стада стерёг, косил по склонам сено…

Вполне доволен был своей судьбой.

Пастуший мир не ведает вестей,

Оторванный от них в своём далече.

При виде новоявленных гостей

Парис-пастух лишился дара речи.

Когда умом немыслимо решать,

Бросаются спасать свою утробу,

И мысль, сверкнув, как молния – бежать! —

Сорвала с места, унося в чащобу.

Да кто же от Гермеса убежит?

И пусть горы знакомые отроги,

И сам Парис давно не лыком шит,

Но от Гермеса не спасают ноги.

А мысль опережающий гонец,

На беглеца с улыбкой доброй глядя,

Сказал: – Ты что бежишь, как сорванец?!

Мы, боги, людям на земле, как братья!

Сам Зевс тебе доверил этот суд,

А это значит – дело не простое:

Желанье быть «прекраснейшей», как зуд,

Влечёт богинь, лишая их покоя.

Ты погляди на них, порассуждай,

Все, как одна, полны достоинств разных,

Потом вот это яблоко отдай

Прекраснейшей из истинно прекрасных.

Смутился, зарумянившись, Парис,

Молчит, речам посланника внимает,

Но вот глаза, опущенные вниз,

С понятным любопытством поднимает.

Ему бы проще оценить быков

Да те корма, что запасает в зиму…

«Судить богинь не просят дураков —

Чего ж бояться?.. Голову не снимут!

Богини хороши!.. Отдать любой?..

Неловко! Суд, так суд, куда ж тут деться?..»

Но вот они втроём, наперебой,

Решили умастить Парису сердце.

– Пастух! Ты хочешь Азией владеть? —

Спросила Гера, обжигая взглядом.

– А хочешь слышать, как ликует медь