5 января 2012
Я получил ошеломившее меня письмо, отправленное мне 20.12.11 из Девона, Англия, несмотря на адрес типа «На деревню дедушке» – Поэту Евтушенко, Университет города Талса, США, и добралось оно до меня почти через месяц. В нем было мое письмо, написанное мной от руки ровно полвека назад Винстону Черчиллю, наверняка прочитанное им, но, видимо, не отвеченное. К нему была приложена записка от посланца:
«Дорогой мистер Евтушенко! Я нашел Ваше письмо среди вещей моей матери, которая умерла два года тому назад. Моим отцом был личный телохранитель мистера Винстона Черчилля (1950–1965), и это входило в его должность сберегать его. Боясь потерять его или направить по неверному адресу, я не посылаю оригинала, а только копию для Вас. Заметки на конверте принадлежат моей матери. Тед Хьюз (знаменитый английский поэт, живший в Девоне, переводивший мои стихи. – Примеч. авт.) был хорошим другом моих родителей и моим. Я иногда рыбачил с ним и играл в снукер. Я надеюсь, что это письмо наконец найдет Вас и будет Вам интересным как счастливые воспоминания. Я тоже большой почитатель сэра Винстона и имел счастливую возможность встречаться с ним и разговаривать при разных случаях. Искренне Ваш Билл Муррей.
Вот текст моего письма, копия которого у меня самого не сохранилась, а быть может, ее и не было. Заодно представьте себе, что оно было написано во времена разгара «холодной войны», и не думаю, чтобы такие письма советские люди часто рисковали писать, да еще таким крупным политическим деятелям: «Дорогой мистер Черчилль! Перед поездкой в Англию я мечтал встретиться с Вами, чтобы поговорить о многом – и о поэзии, и о политике. Должен Вам сказать, что в России Ваше имя связано с очень многими замечательными воспоминаниями, когда мы вместе дрались за свободу и честь наших наций. Я читал вашу книгу. По-моему, Вы настоящий писатель. Иные мои ровесники (мне 28 лет) кажутся мне моими прадедушками. А вы мне кажетесь моим ровесником, и я до сих пор в этом не разуверился. Мне очень хочется, чтобы Ваша знаменитая яхта завернула в Советский Союз и Вы бы увидели те удивительные перемены, которые происходят в нашей стране. Вы бы ее не узнали. И уверен в том, что Вы написали бы о ней, ибо, как я уверен, Вы – писатель помимо всего прочего. И если бы сказали и написали об этом Вы, Вам бы поверили. Вы не знаете меня, как поэта, и я пришлю Вам свою книгу, когда она выйдет в издательстве «Пингвин букс» по-английски. Пока же я очень хотел бы, если Вам было бы возможно, прислать мне Вашу книгу, которую трудно достать в России, с Вашим автографом… Ваш Евгений Евтушенко».
И вдруг у меня само собой написалось стихотворение, обращенное к мистеру Черчиллю. Иногда с некоторыми людьми хочется поговорить и после их смерти.
Только позавчера,
на холодной, проигранной нами войне
мистер Черчилль прислал запоздало
мое же письмо, безответное мне.
И давно уже Черчилля нет,
и меня почти нет.
Но сама неотвеченность через полвека —
ответ.
Мистер Черчилль,
я жил в победившей стране,
а она и голодная нравилась мне,
и за мной,
зажигалки тушившим на крыше песком,
наблюдали Нью-Йорк,
да и Лондон —
хотя бы глазком,
и со мною,
ловившим салютинки с неба Москвы,
разделяли победу
и Рузвельт, и вы.
А потом я увидел кораблик из «Правды»,
плывущий в ручье,
с вашим профилем в мокрой измятой статье,
где слова чуть расплылись,
но все-таки были видны,
и какие слова!
Да еще и о вас! —
«Поджигатель войны».
Год был сорок шестой,
и кораблику крикнул я: «Стой!»
Я его просушил
на Четвертой Мещанской над общей плитой.
Все соседи читали кораблик,
который привез нам из Фултона речь.
и дядь Вась, проводник,
ею тоже не смог пренебречь,
Только он ворчанул,
хоть прочел ее с пьяненьких глаз:
«Это все же не текст,
а, простите меня, пересказ».
А бухгалтер Дубенский —
впал в панику сразу почти:
«Боже, снова война…»
и упали, разбившись, очки.
Я в двенадцать свои
не поддался, как он, на испуг —
только был потрясен:
«Черчилль, он же ведь Сталина друг».
«Нет в политике дружб…» —
усмехнулся дядь Вась. —
В нее лучше не лезь!
О политику нос не расквась…»
Я в политику, правда, не лез.
Она лезла в меня
прямо липкими лапами в душу,
ее раздирая,
грязня.
Но когда я писал «Бабий Яр»
и «Наследники Сталина»,
то
это было моим искупленьем за то,
и разрушился занавес ржавый,
и были причиной не чудеса,
а весенних поэтов
молоденькие голоса.
Ну а все-таки жаль, мистер Черчилль,
что Вы не ответили мне,
ибо мы, но и Вы
проиграли в холодной войне,
и осколки железного занавеса,
при крокодильих слезах,
до сих пор
в наших общих невыздоровевших глазах.
Разделяют народы религий вражда,
и взаимобоязнь.
Отменить бы войну навсегда,
словно общую смертную казнь!
Да и спор наших наций,
не думаю – к пользе людей —
это спор корпораций —
не соревнованье идей.
И хотя шар земной,
он, конечно, немножко иной,
мир холодный беременен
новой холодной войной.
А война – лицемерка,
и если она холодна,
кто ее угадает,
какой будет завтра она.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу