Антология «На Западе» (Нью-Йорк, 1953)
Фронт прошел по вокзалам,
Гулко дунул войной,
Лязгнул стальным оскалом
Над страной.
Пар дыханья в вагонах,
Небывалый мороз.
Ветер вдоль перегонов
Вьюги нес.
Ночью на жестких нарах,
Сдавленный бред во сне,
Красный отблеск пожара
На стене.
День и ночь перебранка,
Переборы колес.
Вдоль путей полустанки
День унес.
Вьюга носится с храпом,
Спят в снегу города.
Быстро идут на запад
Поезда.
Антология «На Западе» (Нью-Йорк, 1953)
Зябко ржали лошади в загоне,
На ветру подергивали кожей,
Брали хлеб с протянутых ладоней
У шуршащих листьями прохожих.
Терлись об устои загородки,
Падал лист на выгнутые спины,
И смотрели утомленно-кротко
Безразличным взглядом лошадиным.
Целый день во власти листопада
Шелестел кленовый сумрак просек:
В помутневших лошадиных взглядах
Отразилась пасмурная осень.
Антология «На Западе» (Нью-Йорк, 1953)
Крылья резко шуршат,
И в массивные стекла потоком
Брызжут волны рассвета,
Расплавив кристаллики льда.
Самолет неспеша
Проплывает замерзшие топи,
И зеркальным макетом
Под ним золотится вода.
Под крестом плоскостей
Безграничное поле для взгляда,
Лабиринт островов
В серебристых прожилках воды…
Предрассветная тень
Залегла над притихшей Канадой
И туман обволок
Острова, перелески, пруды.
Там внизу, далеко —
Лес нетронутый, иссиня-серый,
Здесь — вселяется в душу
Смиряющая высота:
Нам дано с облаков,
С самолета почуять размеры
Океана и сушу
Под нами как карту читать.
Это тысячи миль,
Это тысячи футов над морем,
Это тысячи лет,
Проведенных в плену у земли,
Это звездная пыль
За стеклом, это вспышки в моторе
И соседство планет,
Проплывающих в синей дали.
1956. «Мосты», 1958. № 1
Бродит луна в готических крышах,
Кошка по карнизу скользит, как тень.
Собор темнеет, склонился в нише
Каменный рыцарь на каменную постель.
Готический город. Здесь похоронен
Какой-то король и какой-то граф,
Сияет застывшее море кровель,
Сияют стекла, свет луны разобрав.
Застывшее в камне средневековье
Живет и дышит на гребнях крыш.
Не верь перинам. Не верь покою
Сапожных лавок и соборных ниш.
Дышит орган. Он плетет простую,
Старую мелодию, он ведет диалог.
Слышишь, как робкая душа тоскует.
Как бьется и плачет и не находит слов?
Помнишь, жила за углом и после
Бросилась в реку с крутых перил,
А отец-сапожник судачил с гостем,
Пиво отхлебывал и трубку курил?
Помнишь ее на рынке с корзиной
На узеньком локте в коротком рукаве? —
Густым золотистым солнцем сквозили
Легкие пряди на светлой голове.
Что тебе граф и король в соборе,
Скульптурных надгробий угловатая тень…
В каждом лице — беспомощность горя,
Круглая корзина и сборки у локтей.
1957
«Черный лес кишит светляками…»
Черный лес кишит светляками,
Населен водой и листвой,
И летучую мышь привлекает
Говорящий осины ствол.
В лунном зареве лес светлеет,
И в листве берез молодых
Кружатся легконогие феи,
Рожденные от бегущей воды.
Боттичелли бы рисовать их
И роднить с фиалкой лесной,
Мотыльков рассыпать на платьях
И пускать на луга весной.
На смешки безобидных леших
Отзываются голоса,
Серебрится в луне орешник,
Золотится в луне роса.
1957. «Мосты», 1958. № 1
К камину села, подогнув колени,
И пристально смотрела на огонь,
Такая маленькая по сравненью
С огромной тенью, согнутой дугой.
Каминный уголь светлой дрожью метит
Ее глаза, а золотая прядь
С огнем сосновым соревнуясь в цвете
Летает, гребешку не покорясь.
Камин горит и синим дымом курит,
Летят и тухнут искорки звеня —
Ей быть бы по повадкам и фигуре
Сестренкой шустрой этого огня.
Она вся в штрихе, который утрачен,
Как только подмечен и тотчас стерт.
Едва зарисован. Она задача,
Которая с каждым шагом растет.
Она сидит и двигаются тени,
Сидит перед пылающей сосной,
Такая маленькая по сравненью
С моим огромным чувством за спиной.
1957. «Мосты», 1958. № 1
Снилась императору Вселенная:
Реял крест над холодом закона,
Заплывал в покои толстостенные
Топот христианских легионов.
Под кадильный плеск, под возглас «Кирие»
Совмещались в куполе Софии
Катакомбы Рима, грозы Сирии,
Фиваидские скиты сухие.
Сон сбылся. Неслись пески горячие,
Поднимался дым селений брошенных,
У вандалов Африка захвачена,
Возле Тибра ржали в пене лошади.
Цвел Константинополь. Гимнам вторила
Тишина дворцовых переходов,
Обрастала догмами история,
На века записывался Кодекс.
Сон сбылся, но явь была расплатою:
В первый раз в лицо пахнуло тленом,
Складка меж бровями императора,
Трещина качнувшейся Вселенной.
Читать дальше