Георгий Янс - Великолепная десятка. Выпуск 2 - Сборник современной прозы и поэзии

Но идти было надо, и люди расходились. И исчезали. Пока не навсегда.

Игорь тоже набрал воды. Можно было и не набирать: воду они принесли с собой. Целую канистру. Но это не то. Постоять в очереди, переброситься парой ничего не значащих слов с незнакомыми, но ставшими внезапно такими близкими, людьми. Подойти к знакомому с детства крану, поставить канистру под тугую струю. С деланным неудовольствием стряхнуть брызги с джинс. Как это всё знакомо, как обычно. Обыденно. Как раньше.

Он поставил похолодевшую канистру в сумку, торопливо затянулся. Пора идти. Сначала сюда, совсем рядом. Большой обелиск, золочённые буквы на чёрном граните: «Инженерам-нефтепереработчикам, героически…» Обелиск общий, могилы раздельные. Четыре могильных плиты из серого мрамора, короткие надписи, даты. На двух плитах из четырёх свежие цветы. У Славика тоже. Кто-то ещё помнит.

Когда это было? Кажется в восьмидесятом. Да, точно – вот же у каждого выбито: «1980». Давно, а помнится, как сейчас. ГНПЗ им. Шерипова, установка № 16, тихий воскресный вечер. Резкий хлопок, взрыв, пожар. В газете потом их назвали героями. Потом можно. Теперь героев нет, и никто ничего не напишет. Четверо погибших. Всего лишь четверо. Тогда это казалось много. И та авария на заводе казалась самым страшным из возможного. Представить себе аварию в стране мы не могли и в страшном сне. Или, не хотели? Господи, а сколько было народу на похоронах… Сюда бы их всех сейчас. Не придут. Некому.

Ира поправила чужие цветы, Игорь затушил сигарету. Здравствуй. Славик, а мы без цветов. Не обижайся. Ты же видишь, как теперь здесь.

Все уже разошлись. Они оглянулись последний раз и тоже пошли. По центральной дороге. Вперёд. Вперёд? Не важно.

Какое-то время далеко впереди ещё маячили спины: пожилая пара, ещё несколько человек. Потом они свернули в боковые проходы и исчезли. Стало пусто и одиноко. Мерзко запахло тревогой. Как всегда теперь. Как каждый день, каждую минуту. Всегда. Вот сейчас из-за тех деревьев выйдет стайка молодых отморозков – и всё. Никто ничего не увидит и не услышит. А если и увидят? Промолчат и отвернутся. А если и услышат? Порадуются, что это не с ними. Теперь так.

Игорь незаметно расстегнул сумку, сунул внутрь руку. Пальцы сжались на рифленой рукоятке. Металл отдавал чуть заметным, но уверенным теплом. Пистолету было всё равно, кто его держит – он был готов к работе. К привычной, такой обыденной теперь работе. Игорь подтянул пистолет поближе к краю сумки, проверил, удобно ли лежит рукоятка. Убрал руку. Нельзя чтоб заметили. Ни отец, ни Ира. Хотя она, наверное, догадывается, только вида не подаёт. Правильно. Это же на всякий случай. Только если больше никак.

Игорь оглянулся по сторонам: никого. Только шумят тихонько листья на деревьях. То ли радуются, то ли жалуются – не поймёшь. Деревьев теперь много, не то что людей. Деревьев и могил. А когда-то было не так. Он ещё помнил.

В детстве они ездили на кладбище, как на праздник. Тогда так казалось. Куча народу, одних родственников человек двадцать. Родители, бабушки и дедушки, тётки, двоюродные братья и сёстры. Запутаться можно. Родственников было много, а могил мало.

К кому они тогда ездили? Кажется, было всего две могилы. Дедушка и тётя Таня. Нет, три – рядом с тётей Таней ещё кто-то лежал. Тогда им было не до этого. Ведь вокруг столько интересного. Можно играть в «прятки». И они играли, прячась за молодыми деревьями и могильными плитами. Можно в «ловитки», можно просто бегать. И они бегали, носились, как заведённые, пока кто-нибудь из взрослых не выдерживал:

– Дети, прекратите орать! Здесь же одни мёртвые!

Они затихали. Прятались за деревьями и корчили друг другу рожи, давясь от хохота и затыкая себе ладошками рты. Через несколько минут придумывали новое развлечение: читать надписи на табличках, вычитать год рождения из года смерти. Разница в сорок лет казалась громадной, пятьдесят и больше – вечностью. Иногда результат получался всего в десять лет и даже меньше. Помнится, тогда это казалось очень удивительным и даже захватывающим. Мелькало что-то вроде зависти: надо же, такие маленькие, а уже здесь. Наравне со взрослыми.

Неужели всего три могилы? Нет, где-то в старой части был ещё участок под старым клёном. Они туда обязательно заходили на обратном пути, убирались, клали цветы. Могилки уже тогда были старенькими. И маленькими, будто усохшими от времени. Деревья – наоборот. Могил было две. И две таблички. Отец их регулярно подправлял. Год рождения, год смерти. Фото не было.