Неужели прошёл всего год? А кажется, что трамваи не ходят уже лет десять. Как быстро всё забывается. Как быстро привыкаешь. Ко всему? Пока не произойдёт, не узнаешь.
Всё-таки они решились: прошёл слух, что будут автобусы. Поехали втроём, мама с Андреем осталась дома. Слух подтвердился, автобусы были, и не так уж мало. Вряд ли, их кто организовывал, скорее, водители сами не упустили возможность заработать: знали, что на Пасху русские всё равно поедут на кладбище. Хотя, может, и организовывали – от Дудаевского правительства можно ждать, что угодно. В конце концов, это не важно, главное, что людей опять оказалось гораздо больше, чем он мог подумать. Даже настроение поднялось. И не только у него. Похоже, что всех охватило одно чувство: «Ого, сколько ещё нас! Ещё живём!» Хмурые, вечно озабоченные, давно разучившиеся улыбаться, привыкшие прятать глаза и не смотреть по сторонам люди вдруг начинали улыбаться. Становились деловыми и спокойными. Ненадолго.
Набрав воды у центрального входа, народ растекался в разные стороны тоненькими ручейками и исчезал. Всё-таки людей было слишком мало, огромное кладбище поглощало их без остатка. Почти не заметив.
Игорь снова вытер пот, посмотрел по сторонам: справа, через несколько могилок, виднелись склонившиеся спины, слышался тихий говор. Поднял голову вверх: солнце ещё высоко, но надо поторапливаться. Вздохнул, взял секатор и снова склонился над розой.
С этим кустом у него были свои счёты. Лет двадцать назад прямо в гробнице проросла роза. Сама, никто её туда не сажал. Всё земля виновата, не зря же говорят: «Это Кавказ, сунь в землю черенок от лопаты, и он прорастёт». Лучше бы черенок пророс, меньше бы хлопот было. Сначала цветку обрадовались, даже что-то говорили про хороший знак. Роза вела себя хорошо: за пределы «своей» территории не стремилась, цвела редкими бутонами с умиротворяющим ароматом, радовала и живых и мертвых. В середине восьмидесятых куст начал стремительно разрастаться: отовсюду полезли новые побеги, густо усыпанные тёмно-красными бутонами невиданной красоты. Роза словно сошла с ума, она будто стремилась отыграться за упущенное и взять от жизни все. Здесь и сейчас. Немедленно. Праздник жизни начал тревожить и с розой стали бороться: срезали, выдёргивали корни, выкапывали, а она росла и росла. Разрасталась, давала новые побеги. Один пробился между гробницей и памятником. По граниту поползла трещина. Этого терпеть уже было нельзя, розе объявили войну. Травили химикатами, заливали смолой, заделывали цементом. Весной роза прорастала вновь. Её опять душили. Она пробивалась снова. Наконец «фронт» вроде бы стабилизировался. Вроде бы.
В 91-м роза отыгралась. Трещина расширилась, оттуда полезло множество побегов. Гибких, жестких, твёрдых, как проволока. Секатор брал их с трудом. А следом, быстро оттесняя розу, из трещины нагло, как хозяин, вылезла «вонючка» – айлант. Это уже был конец. «Фронт» прорвало, «отступающие части» покатились назад. Ничего не сделать, дай Бог, сохранить лицо. А оно ещё есть – лицо?
– Сволочь! – сквозь зубы прорычал Игорь, кромсая секатором айлант. – Сволочи! Ну что вам всем надо? Почему не оставите нас в покое? Сволочи!
– Что? – повернула голову Ира. – Ты кому, Игорь?
– Розе. И этим… «вонючке».
Ира локтём убрала со лба чёлку, на лице проступила тревога. Игорь изобразил поцелуй, закатил глаза, протянул руки и шумно задышал. Ира быстро оглянулась на отца, покрутила пальцем у виска. Улыбнулась. Тревога отступила. Хоть так…
– Ты бы потише…
Потише… Конечно. Тихо-тихо, как мышь. Скрыться, сделаться незаметными, невидимыми. Застыть. Теперь только так. Неизвестно, поможет ли, но только так. Ради тебя, любимая. Ради сына. А, хрень какая – надо быть честным – и ради себя тоже. Инстинкт, блин, самосохранения. Гадство.
Они тоже вышли из автобуса в приподнятом настроении. Странноватое состояние для кладбища, но теперь почти всё странно, если вдуматься. Лучше не вдумываться. Хотя, почему странное? Несмотря ни на что всё-таки решились приехать на могилы предков. Таких же смельчаков – или идиотов – оказалось не так уж мало. Нас, оказывается, вообще, ещё довольно много в городе – тех, кто не уехал. Это приятно. Приятно, что ты не один такой идиот? А хоть бы и так. Так что ничего странного. И вообще, если тебе что-нибудь ещё кажется странным – значит, ты жив. Пока.
Люди оглядывались по сторонам, набирали воду. Опять осматривались, мужчины закуривали. Никому не хотелось уходить. Хотелось остаться здесь, где, оказывается, так привычно и безопасно. Кажется безопасно.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу