Вадим Гарднер - У Финского залива

Опять ищу под соснами сморчки;
Не нахожу; вечор их было много;
Я все собрал. Черничные цветки
Краснеются. Сосна так смотрит строго
В своей одежде мрачной и простой
Под радостной весенней синевой.
Везде, везде — противуположенья:
Тут мурава атласная, а вот
Сгоревшая трава. Здесь — птичье пенье,
Там — скрип пилы… Любовь — и будней гнет.
Порхают бабочки, червь земляной ползет.
Благоуханное весны цветенье.
Из ямы рядом — запах нечистот.
Брань, клевета, … а в двух шагах моленье.

Твои неохватные дали
Россия, закрыты для нас.
Мы маемся тут на чужбине,
И катятся слёзы из глаз.

Поймёт ли когда иноземец
Страдания русских сердец,
Что наша печаль безысходна,
Что носим терновый венец.

Что Русь за мир сораспялась
Тому, кто за нас был распят.
Что больше, чем им, нам понятны
Голгофская мгла и Пилат.

Не зыбких вод движение в заливе,
Не ветра жалобы пленяют в этот миг.
Меня притягивают облаков плывущих
Окраска, очертания сейчас.
Смотрю наверх. Там облака иные,
Вот хоть те белые на севере, над лесом,
На полосы у диких зебр похожи.
Л вот подальше в небе еле-еле
Передвигаются белеющие пятна.
Тут — вата, там, ну что ж поделать? Право,
Напоминают простоквашу мне
Те облака. А вот шесть, семь, — нет, восемь
То ль осетров, то ль стерлядей плывет
По синеве… Да, таковы причуды
Небесной живописи. Проза жизни,
Ее поэзия, — все вычерчено тут.

Пасмурность и холод. Только ирис,
Фиолетовый касатик нежный,
Серполистный в клумбе вновь зацвел.
Чисто, сладостно его дыханье;
В нем союзника мечтаньям я обрел.
Дождик брызжется; за тучей туча в шири,
Походя толпою неизбежной,
Не гнетут, как иногда, сознанья.
Знаю, скоро хмурости конец
Вновь настанет. Золотой венец
Майского светила заиграет,
Синева откроется опять.
Позлащенный облак загуляет,
Рад он бахромою щеголять.

Душновато. Вероятно,
Пред грозой.
Птицы также словно чуют,
Что заблещут снова молньи
В жуткой туче громовой;
Не видать еще грозящей,
Не слыхать еще громов,
Только все насторожилось;
Встретить бурю лес готов.
Птицы словно оробели,
Чуть щебечут, чуть поют.
Присмирела вся природа,
Каждый куст и там и тут.
Все притихло, как-то сжалось.
Смолк недавний шум и гам,
Лишь из лейки огородник
Брызжет влагу по грядам.
Недоверчив он к приметам,
Все водицу льет да льет.
Что давленья пониженье? —
Он своим умом живет.

Корни узловатые
Старых сосен на песке,
Блещущем слюдою радужной,
Пена вод кофейная и белая.
Тина зеленеется и пахнет
Запахом особенным морским.
Влага серебрится,
Словно чешуя сигов.
Под неярким солнцем в дымке,
В цвете облаков холмоподобных,
Выгнутых, изрезанных,
Есть намек на розоватость…
Затаенность словно бы в иных…
Гром вдруг загремел, что звук начальный
Боевой трубы… Здесь близко где-то
На болоте, что ли, началась гроза.

Темно кругом. Давно ли полосами
В вечерних высях сполох привлекал,
Блистая, что багряный плащ местами,
Давно ли месяц небо огибал?
Теперь окрест чернеет лес высокий,
Одна звезда венчает мрак глубокий.

Один лишь светоч теплится средь туч,
Как меж могил заброшенных лампада.
Во мгле скорбей, среди утрат — отрада
Вдруг засиявший теплый веры луч.

Весь свод в созвездиях тих и могуч
Над нашим миром смерти и распада.
Он страждущим и любящим награда,
Но мил и огонек во тьме небесных круч.

Льют дожди. И туча гонит тучу,
Для холодной осени тепло.
Но кругом и мрачно и уныло.
Каплют, брызжут слёзы на стекло.

На душе невесело. Постылы
Жизни роковые кривизны,
Души, что расчетом и безверьем
И борьбою злой охлаждены.