Виктория Янковская: По странам рассеяния

И за это меня сберегает обвал,
И горячие скалы ласкают,
Не боится змея, бурундук и горал, —
Как сестру на вершинах встречают.

Мне сегодня козел в переносье хребта
Подарил прошлогодние рожки…
Я — коза! У меня два копыта — «гета» [3] «Гета» — японская деревянная обувь.
И душистая мягкая «лежка».

В старой заброшенной хижине
Я развела огонек.
Стелется пламя униженно
Возле смуглеющих ног.

Ты же тропою окольною
На огонек мой придешь.
Сумерки дрожко-стекольные
Лезут в отверстья рогож.

Синее, звездное, вечное —
Сдвинулось складками штор…
Счастье осеннего вечера
Ссыпалось в этот костер.

В чаще, где пахнет грибами,
Хвойными талыми смолами,
Я пробираюсь за псами —
Дикая и полуголая.

Как раскричались цикады!
Путь мой запутан лианками…
Вновь ничего мне не надо!
Снова я стала Тарзанкою !

Солнце сегодня взглянуло в леток:
Ветер, хребты целовавший, нашептывал в улей;
Так захотелось увидеть цветок!
Чувствую, знаю наверно — сегодня проснулись…

Я полетела, где серенький снег
Пашни долины в себя с упоеньем впивают.
Снова журчанье порывистых рек —
В них отражаюсь и вижу, что снова жива я!

Россыпь живых самородков весны —
Дети приморских предгорий — Адонисы это!
Лапками их задеваю — они
Глазки открыли в пушке золотистого цвета.

«Лапками сердца» я первый медок
В улей, зимой пустовавший, таскаю, воруя:
Солнце скрутило весь м о рос в моток,
Крылья свои я впрягаю в небесную сбрую.

Это мой первый адонисный вклад.
Скоро — багульник, фиалки — зажгутся по склонам…
Год обеспечен! Ликуя жужжат
Мысли, рожденные мартовским первым бутоном.

Я поняла только в улье зимой,
По собиранью цветочного меда тоскуя,
Что поклоняюсь я Флоре самой:
Я же — Пчела! И не нужно мне пищу другую!

Пора была вам распуститься лишь весною,
Цветы багульника малиновых оттенков,
Но, в вазочку поставленные мною,
Вы распустились вдруг на тонких ветках…

На улице зима и снег еще белеет,
А вы нежнейшими дрожите лепестками,
И листики тихонько зеленеют,
Глядя кругом весенними глазами.

Вам преждевременное пробужденье странно?
Вам кажется — судьба цветочная ошиблась?
Нет, — каждого не поздно и не рано —
По предопределенью сердце билось.

Над Кореей вечер моросистый
Распустил печальное крыло,
Нити тонких аметистов
В небе судорогой замело.

Кто глядит, зовет и манит в дали?
Взор пустой и страшный — без лица…
Горы эхом отвечали:
«Кто ты? Кто ты?» — без конца.
Не увидишь. Дух его поранен.
Плоти нет — и в том его тоска.
Мир его не твой — безгранен,
За сегодняшним «пока».

Я иду, иду сквозь влажный м о рос…
Близко… Где ты? — Вовсе никого…
Но откуда этот голос?
Зовы вечные тревог?

Аметист сменен агатом черным,
А его прогонят янтари…
Чьей-то воле ты покорный
Проскитался до зари…

Возвратишься. До заката смолкли
Эти зовы: Гор ли? Сосен? Скал?
На тебе одежды волглы,
Чтоб ты помнил, что искал.

Сирена надрывается в порту,
Указывая путь плутающим в тумане.
Кругом бело, но я тропу найду
Туда, где ландыши смеются на поляне.

Как жемчуга! Стоят, как бы в бреду…
Таких — не видели, не знают горожане, —
Такие ландыши в своем чаду
Хмельно звенят, танцуя в сказочном тумане…

Срывая, жизнь прекрасную краду…
Прислушайся! — Услышишь тонкое стенанье…
И в унисон с сиреною в порту
Оно поет о майском грустном расставанье.

В мартовском покое на пригреве,
На сухой траве, под шелест сосен,
Мне послышались опять напевы
Отлетевших прежних весен.

В небе плачут журавли и гуси,
И опять летят они на север.
И опять во мне так много грусти…
Жизнь — полуоткрытый веер!