Виктория Янковская: По странам рассеяния

Броди! Охоться! Рыболовь! Бесчинствуй!
Просторы — каждому. Ты — вольный сибиряк.
Твой край: красив, богат, суров, таинствен.
Там сотни верст — ничьи! Там золото — пустяк.
……………………………………….
Но… Провели Сибирскую Дорогу
И врезалась культура узкою строкой —
И вольный сибиряк роптал на Бога,
Убившего таежный вековой покой.

«Рассея прет! Настало утесненье!
Ближайшее селенье — восемьдесят верст!»
Мне так понятно это огорченье —
Я за вторженье в глушь испытываю злость!

Пускай осталась бы Сибирь, как прежде —
СВОЯ — от Океана до Уральских Гор,
Пусть мы бы жили там, как дикари-невежды, —
Но мы бы жили Там и до сих пор!

В хижине у озера далёко,
Где проходит русская граница,
Я живу… и думаю жестоко
О стране, которая мне снится…

Там, вдали, на плоском побережье
Бродит пограничник цвета хаки.
Между мной и тем река мережит
Синей ниткой земляную скатерть.

Мне преградою не эта речка…
Путеводные сгорели вехи.
И не перекинуться словечком
Со страной, где слезы даже в смехе…
………………………………..
Больно стынут мысли… Недалёко
В дымке горизонта, за границей —
Белый дом… мой дом… Но жизнь жестока!
Без конца и вечно только снится…

Забыв о стройке энергичных пришлецов [1] 40 лет Корею оккупировала Япония. ,
Уйдя в твои хребтовые просторы,
Встречаю прежнее суровое лицо —
В тайге, в пурге — все тот же древний шорох.

Ты завернулась в снег, как старец твой в халат:
В глубоком белом трауре Востока —
Такая же, как двести-триста лет назад
В глуши своей неведомо-далекой.

Вершины головокружительнее Альп;
Тайга богаче Беловежской Пущи;
Медведь, кабан и барс, и тигр, дерущий скальп,
Олень, горал, изюбрь, трубой ревущий.

Границу стережет Великий Пяктусан [2] Вулкан на стыке трех границ: России, Кореи и Маньчжурии. Пяк-Ту-Сан — белоголовая гора. ,
Разверзши недра бирюзовой пастью.
С зарею радугой горя, кричит фазан
О гордом нерушимом диком счастье.

Теперь на шаре нашем мало уголков,
Где б девственность и древность сочетали,
И Утренним Спокойствием назвали
Тебя — за редкое слияние этих слов.

Весенними влажными днями
Одна я блуждаю с винтовкой.
Пересекаю часами
Овраги, долины, сопки.

По-разному смотрят на счастье.
По-разному ищут дороги.
А мне — побродить по чаще,
В росе промочить ноги.

И сердцем дрожать, как собака,
На выводок глядя фазаний,
А ночью следить из мрака,
Как угли пылают в кане.

Такие простые явленья,
А жизни без них мне не нужно.
И здесь, в горах, в отдаленье,
Мне кажется мир — дружным.

Мир — за какою-то стеной.
Живу одна в фанзушке,
Но с общим солнцем и луной.
Я — горная пастушка.

Я так люблю свое шале,
Своих мечтаний стадо,
Я всех счастливей на земле —
Мне ничего не надо.

Учитесь не уметь «хотеть»,
И каждый дар приятен!
Умейте только звонко петь,
В рогоже — видеть платье.

И сторонясь людей — (от них
Всегда раздоры мыслей),
Соорудить в хребтах средь пихт
Немое коромысло.

На нем в противовес всему —
Без всякий колебаний —
Повесить только — тишину —
И — самообладанье.

У меня среди скал, как у горной козы,
На листах своя мягкая «лежка»,
А над нею шатёр из корейской лозы
И склоняет цветы таволожка.

Сквозь ажур этих розовокрылых цветов
Мир еще восхитительней станет!
Я — коза подпирающих небо хребтов —
Только солнце копьем меня ранит.

Только солнце, и ночь, и туман, и луна
Видят смелую резкость движений —
Со скалы на скалу переносит меня
Жажда риска, красот, утомленья!

Никому не узнать мои козьи посты,
За собой не оставлю тропинки,
Не задену цветка, не сломаю кусты,
Обойду муравья и былинку.