Алексей Борычев - Стихотворения, 2012–2013 годы

Которым слепо подчинялись
И все вершители судеб,
И вызывающие жалость —
Все, кто бы ни были, и где б!

По граням хрупкого бессмертья
В пространство истин он прошёл.
Кто сомневается — не верьте!
Кто верит — тоже хорошо…

На первой истине споткнулся,
А на второй упал туда,
Где в ритме солнечного пульса —
В трёхмерном мире шли года.

Случайны стали все событья,
Когда-то вызванные им
Из тьмы послушного наитья,
Которым сам он был храним.

И снова хаос беспределен.
Загадка сделала своё:
Кружатся времена без цели
И замирает бытиё.

За кружевами белизны
Густое таинство заката
В смущенье льдистой тишины
Тоску пьянит огнём муската.

И лиловеет белизна,
На плечи вечера спадая.
Устами тьмы, устами сна
Целует небо стынь седая.

В морозных токах декабря
Луна свои полощет перья.
Тревожной полночи снаряд
Зима взрывает в подреберье.

И миллион живых миров
Во мне сливается в единый,
Который страшен и суров
Своей бездушной сердцевиной.

В котором нету божества
И нет времён преображенья
В живые мысли и слова,
В души свободные движенья.

Мне вернуться бы в тот ельник,
Где гуляет в тишине
Юность —
солнечный бездельник,
И спешит покой ко мне.

Где стоит хрустальным замком,
Возвышаясь до небес,
Обретённое внезапно
Ожидание чудес.

Чтобы гул моих печалей
И печальный стон разлук
Уместились бы случайно
В кукушиный робкий звук.

Тёмно-мшистые тропинки
Увели б меня туда,
Где светились, как дождинки,
Позабытые года.

Там — зима ко мне лавиной
Перламутровою шла,
И весной наполовину
Для меня тогда была.

Там лучами любопытства
Было всё озарено,
И сто раз я оступиться
Мог — мне было всё равно.

Хоть забыты все тропинки,
Я брожу, покой храня,
И грибами из корзинки —
Юность смотрит на меня.

И раньше пришла… и раньше ушла…
И силы понять — негде взять.
«Зовут, — говорила, — пора: дела.
Забудь и начни опять…

С тобой, — прошептала, — мои слова
И горький бессмертья вкус.
Огонь и ветра, и полынь-трава.
И дней обветшалых груз».

Прощание белое, как туман.
Весла приглушённый плеск.
Молчание. Шёпот лесных полян.
И полночи звёздный блеск.

Я знаю — прозрачная, как стекло,
Играя тенями крыш,
Легко чередуя: темно — светло,
Теперь предо мной стоишь.

А где-то в воронку погибших дней
Стекает былая мгла.
На тысячу добрых сердец родней
Ты в ней для меня была.

Покой. Движение. Покой.
Огней шипящая печаль.
Над обесточенной рекой
Времён ржавеющая сталь.

И только вздох. И только стон.
И только… больше ничего.
Но открывается закон —
Причин случайное родство.

И если есть и хлеб и соль,
И если в чаше есть вода,
То молчаливей будет боль
И бессловеснее беда.

Молчанье — белое, как ночь.
И расставание — как день…
Но счастья,
что не превозмочь,
Уже воздвигнута ступень.

У темноты особый блеск,
Особая звезда.
Мерцает странный арабеск
В лучах её всегда.

За каждой новой темнотой —
Иная темнота
Скрывает белый свет густой
И все его цвета.

И в каждой то, что может быть,
А может и не быть —
И горний мир, и смрадный быт,
И бабочка судьбы…

В густой блестящей темноте
Огнями сны цветут
И украшают на холсте
Событий — наш уют.

Над городами, над землёй,
Где не был человек,
Витает тьма липучей мглой,
Туманом чёрных рек.

У темноты особый вкус,
Особый аромат.
Я ими от себя лечусь.
Они слегка пьянят,

Легонько давят на виски,
И я во тьму иду,
Времён потерянных куски
Сбирая на ходу.

У темноты особый блеск,
Особая звезда.
Мерцает странный арабеск
В лучах её всегда.

В моих стихах — нет слова «мама».
И слова «папа» — тоже нет.
В них дым кадил и свет тумана,
Неповторимый тусклый свет.