Петр Артемьев - Комиссар

В видении наследнику принес,

А после неудачи под Парижем

Сказала тоном недовольным и обиженным,

Что слово не сдержал Свое Христос.

Она свои серебряные латы,

Как бы реликвию, как то, что свято,

Велела выставить для поклоненья в храме.

Был так же талисманом ее меч

И перстень, чтоб от бед ее беречь.

Успех в сражении ей приносило знамя.

Ничто церковный ей авторитет,

Священный клир она не ставит в грош.

Совет лишь Неба ей один хорош —

Лишь Божий значим для нее совет.

Но это – дьявольский совет, соблазн и ложь,

Надменная гордыня это, грех.

Нельзя себя поставить выше всех.

Так поступают властолюбцы-лжепророки.

Людей они заманивают в секты,

И, если кто попал в них, человек тот

Погибнет неминуемо в пороке…

Закончено перечисление статей.

Потребовал тогда у Жанны Суд,

Чтоб отреклась она от демонов-чертей

И от соблазнов их – иначе ее ждут:

От Церкви отлучение и лютое

Телесное мучение – сожгут ее.

Сказала Жанна:

ЖАННА

Следовать наказам

И впредь я буду, как велел Господь,

Пусть даже тяжко пострадает плоть,

Но в убеждении останется тверд разум.

Тогда Жаннетту увели – опять тюрьма.

Невыносимые для тела и ума,

Сказались все-таки на Девушке условия.

Она не выдержала клетки, кандалов,

Допросов судей, стражников злых слов.

Пошло на резкий спад ее здоровье:

Высокий жар у ней, и бред, и слабость, рвота.

Все испугались: ненаказанной умрет она!

Врачей позвали – те пустили кровь ей.

Пришла в себя она, ей стало легче.

Опять тогда к ней приступили судьи,

Ведя душеспасительные речи,

Чтоб отреклась. Она им: «Нет!» Орудия,

Которыми пытают, предъявили ей.

Она ответила:

ЖАННА

Вы с помощью насилия

Принудите к раскаянью пускай меня,

Свои слова смогу забрать назад я:

Не правда то, что силой было взято,

От своего я откажусь потом раскаянья.

С последним увещаньем обратился к ней

В тюрьме один из судей – Пьер Морис.

Она ответила ему:

ЖАННА

Была бы Я в огне,

И он меня кусал и зверски грыз,

Я б все равно сказала «нет», как до сих пор.

Чтоб вынести Жаннетте приговор,

На кладбище собрались Сент-Уанском

Монахи, богословы, клир церковный.

На эшафот взошла она, цепями скована.

Напор на Девушку моральный был гигантским.

Когда читался приговор Кошоном,

Себя почувствовала Жанна обожженной:

Ее лизали словно языки багровые.

Она воскликнула:

ЖАННА

Я каюсь, каюсь, каюсь

И от своих видений отрекаюсь,

Что скажет Церковь, исполнять готова я.

Епископ сразу чтение прервал,

Переглянувшись молча с кардиналом.

Тот утвердительно кивнул и дал сигнал,

Что покаянье Жанны принимал он.

Текст отречения читал судебный пристав,

А Жанна повторяла за ним следом.

Гордились судьи все одержанной победой

Над непокорной девушкой ершистой.

ЖАННА

Я, Жанна, с чистым сердцем исповедую,

Что я грешила тяжело и много

И говорила ложь, что дескать Богом

И Ангелами тайны мне открыты,

И будто бы не проходило дня,

Чтобы из Рая гость не посетил меня,

Святые, мол, Екатерина с Маргаритой —

Мои наставницы. Я горько, горько каюсь,

От всех своих видений отрекаюсь

И признаю, что искушалась Сатаной.

Кляну все ереси, от истины уклоны.

Теперь хочу вернуться снова в лоно

Единой Церкви Матери родной.

Судебный пристав Жанне дал перо,

Чтоб расписалась бы она в низу листа.

Она кружок нарисовала (ноль-зеро),

Вписав в него коряво знак креста.

Зачитан приговор был Жанне новый,

Пускай не смертный, но суровый,

И, хоть не уготован ей костер,

Назначили пожизненный ей срок:

Пусть жжет ее печали уголек,

Пусть покаяния грызет ее укор.

Когда в тюрьму ее обратно водворили,

То голову ей наголо обрили,

И в женское она переоделась платье…

Три дня прошло: 27-го мая

Она одежду женскую снимает,

И все увидели в мужском опять ее,

И снова говорит о райских братьях,

Что продолжает слышать Голоса

Святых Екатерины с Маргаритой:

Они явились и открыли ей глаза —

Она изменница, раскаянье корит ее,

Что спасовала перед ужасом костра.

Екатерине с Маргаритой как сестра

Она была, но там, на эшафоте,

Она, возможно, погубила свою душу,

Все клятвы, Богу данные, наруша,

За что отвергнет он ее в конечном счете.

Смотрели судьи на Жаннетту, злобно щерясь.

Она ведь впала, очевидно, в ту же ересь.