Егор Кизим - Овощи души

Для Владимира Ульянова марксизм есть итог великих дерзаний, «лучшее, что выработало человечество». (В результате этой выработки образовался отвал пустой породы и котлован. Задача нового поколения философов — его засыпать.) Являясь законным преемником карло–марксистских притязаний, наш новоявленный оракул, отождествляя себя с богом, не мог устоять перед соблазном всех и вся поучать, наставлять на путь истинный, а также проповедовать свои коммунистические заповеди: лги и грабь, убивай и насилуй во имя светлого будущего!

Будучи несведущим в достижениях современных наук, он понукает всех естествоиспытателей плестись «к единственно верному методу и единственно верной философии естествознания» (ясное дело, к карлизму–володизму) «не прямо, а зигзагами, не сознательно, а стихийно, не видя ясно своей конечной цели, и приближаясь к ней ощупью, шатаясь, иногда даже задом». Но все же самозванному вседержителю по праву принадлежит приоритет в открытии и разработке оригинального закона общественного развития «ЕДИНСТВО ОДНОПАРТИЙНОЙ ПРОТИВОПОЛОЖНОСТИ».

Гениальная логика Ульянова чрезвычайно проста, проста до примитивности, до безобразия, до юродства. Ежели партия рабского класса выражает интересы всего общества — общества будущего — и отражает объективную истину в максимально возможном приближении, то ее законы должны совпадать с законами природы, общества, человеческого познания. Поэтому весь окружающий нас мир развивается как угодно компартии, а ежели он делает попытку развиваться как‑то иначе, каузосуивно, то авангард партии вносит свои поправки, коррективы, используя систему жестокого военного контроля. Скажем, ежели электроны становятся исчерпаемыми, как и атомы, а вселенная конечна, то появляются представители ЧК в кожаных куртках и нагуталиненных сапогах и ликвидируют эту неувязку, согласно требованию Ильича.

Проходит некоторое время, рана на теле Вселенной затягивается, и вот уже стулья становятся такими же неисчерпаемыми, как и столы, а кухня — бесконечной. И ничто более не омрачает таинственную улыбку кухарки — самой толстой в мире, стоящей посреди кухни с тесаком в руке, сочащимся свежей кровью; как вдруг выходит жалкая горстка литераторов: кто‑то из летаргии, кто из собственной комнаты, кто из себя и начинает мягко и тактично намекать о своем недружелюбном отношении к постулатам карлизма–володизма.

Другой партиец на месте Ильича поторопился бы с выводами и действиями. Но архигуманность Ульянова не знает предела: ведь он позволяет этой горстке существовать… некоторое время. И мучает свое нездоровое сердце сомнениями: а не держать ли нам пяток–другой писателей, активно критикующих наш строй (ведь держим же мы львов и тигров в наших зоопарках, хотя самим есть нечего)? — вопрошает он у литератора горькой судьбы. Ан нет, Ульянов не из тех интеллигентиков, которые питаются рисовыми котлетками и рассуждают о непротивлении злу насилием: он прошел суровую, как пятка рабочего тяжелой промышленности, жизненную школу и питается мясом.

Выросший в крепко сбитом двухэтажном особняке, в провинциальном городе Симбирске среди потомков Золотой орды, в семье чиновника средней руки, мучавшегося от склероза мозговых сосудов, и домохозяйки, Володя У. порывает со своей мелкобуржуазной интеллигентской средой и принимает обряд опролетаривания.

Имея отягощённую наследственность по горизонтальной линии старшего брата Александра, страдавшего необоснованным оптимизмом, поверхностностью суждений, чрезмерной активностью, агрессивностью, выразившимися в преднамеренном покушении на убийство божьего помазанника, Ульянов «с присущей ему глубиной и тщательностью» преодолевает в статье «Партийная организация и партийная литература» свою демократическую потугу и открыто, без обиняков заявляет о том, что вся литература‑де обязана рабочему классу, и поэтому должна стать партийной, «колесиком и винтиком единого пролетарского механизма».

Ясное дело, что у неграмотного рабкласса России не всегда хватало шурупчиков, чтобы разобраться с колесиками и винтиками, в результате он делал все, что прикажет ему главный Циолковский революции и генеральный Королев партаппарата. Не будем спорить, дорогой читатель, ошибался когда‑либо великий конструктор советского будущего или нет. Остановимся на точке зрения, что он никогда не ошибался, «благодаря четко отработанной им системе коллективной вины, оправдывающей широкомасштабные преследования социальных групп и слоев населения» (Бжезинский).