1935.
«Hotel de Sens. Когда-то на исходе…» [4] Это стихотворение в рукописях хранится и под заголовком «Сент-Антуанское предместье».
Hotel de Sens. Когда-то на исходе
Средневековья обитали здесь
Епископы. И ловкий гид приводит
Все данные. Советует прочесть
Таких-то авторов. А камень чёрен.
Дыхание больших веков хранит.
Уж распадался, не был так упорен,
Как некогда, дух зодчества в те дни.
В невероятных, в узких переулках
Зловоние, еврейский говор, мрак.
А в булочных, на пряниках и булках
Помёт мушиный или тмин и мак.
А я смотреть спокойно не могу
(Чьё сердце не волнуется в Париже?)
На это кладбище, на эту мглу,
По вечерам на этот полог рыжий.
И эти почерневшие гробы,
Что по ночам друг к другу жутко жмутся,
Вздымало разъярённо на дыбы
Святое пламя многих революций.
1929.
Версаль [5] Стихов о Версале у Ю.Софиева несколько. Это была незабываемая прогулка с Ириной Кнорринг накануне их свадьбы. Ирина Кнорринг тоже написала стихи о Версале, перекликаясь со строфами Ю. Софиева (Ирина Кнорринг, «После всего», Алма-Ата, 1993).
Трубит труба над лесом
В осенний ясный день,
И вот у ног принцессы
Затравленный олень.
Принцесса на картине,
А осень наяву.
И мы у тёмных пиний
Садимся на траву.
Сквозь редкий лес осенний
Белеет Трианон.
Теперь и наши тени —
Лишь выдуманный сон.
А здесь, у водоёма,
Частенько поутру
Играли жантильомы
В опасную игру:
Их по местам разводят —
Такой простой сюжет, —
А друг уже наводит
Испанский пистолет.
1930.
Земное счастье. Лето. Тишина.
Медлительное облако над садом.
Чуть пламенеющая даль видна.
Ты рядом — больше ничего не надо.
Как будто не было обид и зла,
Все эти годы с радостью приемлю.
В густом овсе кричат перепела.
На что ещё мы променяем землю?
Я большего не жду и не ищу,
Хоть каждый миг всегда сулил разлуку… [6] Стихи написаны в Шартре. «Каждый миг сулил разлуку» потому, что Ирина Кнорринг была смертельно больна диабетом.
И матовую от загара руку
Роняешь ты в высокую траву.
1932.
«Сквозь шумы автомобилей…»
Сквозь шумы автомобилей,
Чириканье воробьёв.
Сквозь всё, что мы позабыли,
Мне вспомнилось имя твоё.
Где ты? — в Нью-Йорке, в Шанхае,
В Калифорнии или в Москве?
…Мы любили с тобою в мае
Ходить по свежей траве.
Почти ничего не осталось
От прошлого. Даже сны
Концом своим и началом
Уходят в годы войны.
И как в обречённости некой
У страшных снов мы в плену,
Потому что нельзя человеку
До конца позабыть войну.
А в то безмятежное лето
Мы жили в доме большом.
Стрелял я из пистолета
И ездил с тобой верхом.
1935.
«Свод потолка и холоден и крут…» [7] Это стихотворение потом будет переделано и напечатано в 1973 г. в казахстанском журнале «Простор» в новой редакции. В готическом соборе Свод потолка, и холоден, и крут. Холсты картин, давным-давно поблёкших. И только той же райской радостью цветут Средневековые цветные стёкла. Заснул Адам под деревом в саду, Склонился змей и искушает Еву. И вот уже архангел, полный гнева, На землю гонит к бедам и труду, А грешников поджаривают бесы, Склонясь над яслями, мычат скоты… Вдруг с башенной, огромной высоты Поплыл удар, густой и полновесный. Перекрестилась женщина, солдаты… Века, века о том же! — о пощаде! И с тою же надеждою во взгляде, И так же исчезают без следа! А приходящих вновь встречают черти И каменного ангела рука. Какая это мутная тоска — Как унизительно искать бессмертья!
Свод потолка и холоден и крут,
Холсты картин давным-давно поблёклых,
Но той же райской радостью цветут
Средневековые цветные стёкла.
Заснул Адам под деревом в саду.
Склонился змей и искушает Еву.
И вот уже Архангел, полный гнева,
На землю гонит, к бедам и труду.
А грешников поджаривают бесы.
Склонясь над яслями, мычат скоты…
И с башенной огромной высоты
Поплыл удар густой и полновесный.
Перекрестились женщина, солдат…
Века, века о том же — о пощаде.
С такою же надеждою во взгляде…
И так же исчезают без следа.
Читать дальше