1934.
II. «Медленно падали жёлтые листья дубов…»
Медленно падали жёлтые листья дубов.
Южная осень плыла синевою над нами.
Кони хлестали хвостами больших оводов
И головами мотали, стуча мундштуками.
Сзади тянулись орудья твоих батарей,
Жирною пылью солдатские лица серели…
Над непокорною, трудною жизнью твоей
Вечно подковы о камень дорожный звенели.
С маленьким циркулем, в огненном страшном аду,
С Цейсом у глаз и с «трёхверстной» зелёною картой…
Что ты припомнил на койке больничной в бреду:
Гул канонады, семью иль кадетскую парту?
Вот облетают каштаны последней весны.
С этой весною уходишь и ты без возврата.
Горе изгнанья и подвиг высокий солдата
Здесь на земле тебе были судьбою даны.
1934.
III. «И страшный стук земли о крышку гроба…»
И страшный стук земли о крышку гроба,
Рабочие, священник и друзья,
И то, что мы переживали оба…
Я знаю — этого забыть нельзя.
На что теперь тебе моя забота,
Мои цветы, отчаянье и стыд,
И этот взрослый — тайный — плач навзрыд,
Ночные ледяные капли пота.
Осенний запах вянущих цветов.
Всё кончено и всё непоправимо.
Так раскрывает смерть неумолимо
Последний смысл простых и страшных слов.
1934.
IV. «Так с тех пор до конца, до могилы…»
«Провожать тебя я выйду,
Ты махнёшь рукой…»
М.Лермонтов
Так с тех пор до конца, до могилы,
Этот воздух широких полей,
Этот брошенный дом. — Брат мой милый,
Оседлаем скорее коней!
И над вздыбленными городами,
И над горьким костром деревень
Только брезжил, вставая над нами,
Наш высокий, наш трудный день.
Жить иначе нет веры, нет силы.
Не щади себя, не жалей!
Это ты мою жизнь осветила
Колыбельною песней твоей.
Реял сумрак кровавый над нами,
Безнадежно клоня на ущерб.
Умирали за белое знамя.
Умирали за молот и серп.
Илье Голенищеву-Кутузову [1] Голенищев-Кутузов Илья Николаевич (1904–1969) — потомок фельдмаршала Кутузова, поэт, переводчик, известный советский учёный. В эмиграции был — с 1920 г. Ю.Софиев познакомился с ним в Югославии, они были активными участниками литературного кружка «Гамаюн», учились в Белградском университете. В 1933 г. Голенищев-Кутузов защитил докторскую диссертацию в аспирантуре Сорбонны (Франция). Во время великой Отечественной войны оказался в немецком концлагере, как заложник. После освобождения примкнул к сербскому движению Сопротивления, воевал в рядах Югославской народной армии. После возвращения на родину И.Голенищев-Кутузов работал старшим научным сотрудником в Институте мировой литературы им. Горького АН СССР (см. подробнее о нём в мемуарах «Разрозненные страницы»).
Не знаю где, но это было, было…
И в те отягощённые года
Бежала варварская кровь по жилам,
Соборы строились и города.
И нет, не романтическая шпага,
Не рыцарей блистательный турнир, —
Но ясен образ мастера и мага,
Творящего ещё не бывший мир.
И он, неведомый и безымянный,
Упрямою и крепкою рукой
Преображает хаос первозданный
В геометрически послушный строй…
Ещё пожара потушить не могут,
Не всколыхнулась ночь, метёт метель,
А мы уже выходим на дорогу,
Упрямолобых мастеров артель.
1930.
«Весь этот хлам — осадок дней…»
Алексею Дуракову [2] Алексей Петрович Дураков (1900–1944) — поэт, участвовал в Белом движении, в эмиграцию попал в начале 20-х гг., будучи гардемарином на крейсере «Орёл». Ю.Софиев с А.Дураковым подружился в Югославии. А.Дураков — один из авторов сборника «Гамаюн». Во время Великой Отечественной войны А.Дураков ушел в югославские партизаны и геройски погиб. Посмертно награждён правительством СССР орденом Отечественной войны 2-й степени, среди других российских соотечественников за рубежом, которые боролись против гитлеровской Германии.
Весь этот хлам — осадок дней —
Дневник, стихи, листки альбома
Найдёт среди других вещей
Мой любознательный потомок.
Разобранные взяв бумаги,
Он скажет: «Дед мой, эмигрант…»
И собеседника стакан
Весёлою наполнит влагой.
Читать дальше