Наварр Момадэй - Путь к Горе Дождей

Момадэй вновь предложил читателям издание нетрадиционного типа. Книга «Имена», вобрав в себя множество фотографий, авторских рисунков, шрифтовой игры, обозначившей различие планов повествования, воспоминаний и прозрений, стала поиском откровения – о себе, об упоении творчеством, о таинстве бытия. Характерно, что писатель начинает книгу одновременно с мифа о происхождении племени кайова и с происхождения собственного имени: появление этноса предшествует и обусловливает рождение автора, а на эстетическом и смысловом уровне оба события уравниваются. Конечно, важна и биографическая канва, где многое раскрывается в авторской рефлексии. Будущий писатель родился в 1934 году в городке Лоутон штата Оклахома, неподалеку от Горы Дождей и резервации кайова. Ред-ривер, Уошито, Седловинная гора, форт Силл и другие названия, прочно вошедшие в историю страны, стали неотделимы и от его сознания. Отец – Эл Момадэй из племени кайова – был известным художником с собственной студией и «индейским торговцем». В жилах матери, Натачи, текла смешанная кровь поколений белых людей и индейцев чероки. Она была автором детских книг и преподавателем в индейской школе. Текст «Имен» проясняет двуаспектность аборигенного наследия Момадэя: синтез американского Юго-Запада, оседлых обитателей многочисленных деревень пуэбло (особенно Химес, где он прожил немало лет) и навахо, а также степняков- кочевников, кайова. «Я ступаю по земле Юго-Запада, – говорит писатель, – а след мой – на равнинах». Книга, в числе прочего, рассказавшая историю обретения индейского имени писателя (поездка к Каменному Древу и наречение именем Тсоай-тали), стала метафорой обретения собственного места в искусстве, гимном Бытию и размышлением о преемственности поколений. «Всем, чьи имена я ношу, и тем, кто носит мое», – гласит ее посвящение. В этой книге, как и прежде, под одной обложкой сплетается много историй, и оттого знакомство с ней, обрамленной старыми фото из семейного альбома, становится удивительным опытом. Подобно описанным ранее героям (здесь он сам выступает в этой роли), автор воспринимает мир с таким «дивованием и упоением», что острота и самоотверженность его чувства легко передаются читателю. Это обостренное переживание красоты и глубинной сути великого таинства бытия, требующее адекватного воплощения в не менее прекрасном и удивительном таинстве речи, художественного слова, неизбежно привело писателя на стезю поэта. В этом качестве Момадэй начал свой путь сборником «Косяк гусей и другие стихотворения» (1974), пусть небольшим; но включившим несколько по-настоящему ярких вещей. А через два года в свет выходит гораздо более объемная книга его стихов: «Танцор с погремушкой». Смысл ее названия нуждается в пояснении. Речь идет о союзе тыквенной погремушки [В традиционных культурах шаманского типа бубен и погремушка или трещетка играют роль основных культовых предметов, позволяющих создавать необходимые ритмы для вхождения в измененные состояния сознания. – Прим. ред ], обрядовом мужском союзе кайова. Момадэй вступил в это братство по примеру своего деда Маммедэйти (ему посвящен цикл из четырех стихотворений сборника). С тех пор он стал регулярно участвовать в собраниях этого союза с их ритуальными танцами и песнопениями. Поэзия Момадэя обнаруживает не меньшую гамму влияний, чем его проза. Сам он не без оснований называет Э.Диккинсон, Р.Фроста и Ф.Такермана, стихам которого посвятил ранее диссертационное исследование. С благодарностью вспоминает поэт своего учителя Айвора Уинтерса, критика и поэта, экспериментировавшего с аборигенными образами и ритмами. Но не меньшее влияние оказали на поэта и собственно индейские устнопоэтические традиции – степная и юго-западная – во множестве их аспектов и форм, особенно же – так называемая «вещая песня» (или «песня вещего сна»). Рисунок стиха Момадэя может быть весьма разнообразным, а стиль – и книжно-философским, и изобразительно-лиричным, или же полным традиционно- народными интонациями. Образы, навеянные аборигенной магией, в сочетании с особой мелодикой и ритмом поэтической речи, завораживают читателя, вовлекая его в некое сакральное действо в мире одухотворенного слова. Чаще всего это медитативная поэзия, с настроем от экстатически-гимнового до исполненного трагизма и меланхолии, словно под впечатлением приобщения к бесконечной драме вселенского бытия. Постепенно одна из любимых поэтических форм Момадэя – стихотворение в прозе – обособилась в его творчестве в качестве самостоятельного направления. Таков, в частности, цикл «Цвета ночи». По существу, это – видения, исполненные магической силы. Здесь проявилось новое качество художника слова – умение облекать фактическую реальность собственным душевным воображением, благодаря чему «видения» Момадэя образуют особую страну, попадая в которую читатель преображается всем своим существом.Читать дальше