Коллектив авторов - Поляна № 2(2), ноябрь 2012

– Авария? – кивнув на руки, как можно беспечнее поинтересовался я.

– Нет, – ответил Победитов. Он поднял руки, будто впервые посмотрел на них и взялся за стакан. – Жизнь, Сережа. Жизнь. Ну, будем.

Поезд давно выехал из Москвы. Все шло как по маслу, но сильно раздражал мальчишка. Он часто спрыгивал с полки, куда-то убегал, затем забирался к себе и неожиданно вскрикивал:

– Мама, смотрите, дерево! А вон еще одно!

– Вы что, в степи живете? – вежливо поинтересовался я у матери. – Мальчик деревьям удивляется.

– Он очень любопытный, – виновато улыбнувшись, ответила женщина.

– Не любопытный, а любознательный, – поправил ее сын.

– Смышленый парнишка, – закусывая салатом из кукурузы, похвалил Победитов. – Когда-то я тоже был любознательным. Детство мое проистекало в начале шестидесятых. Время было крайне нелегкое. А вот, поди ж ты, все пацаны мечтали стать космонавтами или, на худой конец, летчиками. Только я – контрразведчиком. Книжку в детстве прочитал «Таких щадить нельзя». Ну и загорелся. Вот только образование не успел получить. Не до этого было.

– Большая семья? – спросил я.

– Нет, я был единственным ребенком, – наливая по второй, сказал клиент. Он поднял стакан. – Давай выпьем, расскажу подробнее. Делать все равно нечего. Надоест, подмигнешь, я замолчу.

Мы выпили, и Победитов начал рассказывать.

– Родился я в благополучной, по нашим меркам, но пьющей семье. Мамаша с папашей работали на ткацкой фабрике. Зарплату получали неплохую. Так что денег хватало на все, что можно было купить в нашем городишке. А купить там, прямо скажем, было нечего. До сих пор не знаю, любили меня мои дорогие родители или нет. Скрывали, наверное. А теперь и не спросишь, земля им пухом. Зато били исправно. Видно, свои психологические стрессы снимали. Бывалочи, папаша напьется до положения риз и требует показать дневник. Посмотрим, говорит, что там у тебя за отметки. А сам не то что дневник, дверь разглядеть не может, в стену чешет. Возьмет дневник, послюнявит палец, полистает так, что от страниц ошметки летят. Увидит двойку, а ему кажется, что их четыре. Ну и давай меня кулаками охаживать. Мамаша поначалу вступалась, а потом и у нее прорезался вкус к педагогике. Вдвоем стали воспитывать. Я постепенно и привык. Слышал, небось, совет: если тебя насилуют, и ты не можешь ничего сделать, постарайся получить удовольствие? Я и стал получать. И чем дальше, тем больше. Через пару лет дня не мог прожить без побоев. Сам дневник приносил и показывал. А годам к пятнадцати мне родительских «пряников» стало не хватать. У папаши нашли цирроз печени. Он почти бросил пить, подобрел. Пришлось мне идти на улицу. Подойду к какой-нибудь компании и, чтобы пацанов раззадорить, врежу одному между глаз. Меня, естественно, начинают бить. Повалят на землю и давай ногами окучивать. Я верчусь как уж, подставляю то один бок, то другой. В общем, как в парилке – кайф. А они думают, что я уворачиваюсь от ударов.

– Ой! Да ведь так и убить могли бы! – неожиданно подала голос женщина. Вид у нее был испуганный, она нервно теребила брошюру и переводила взгляд с рассказчика на меня и обратно. Я глянул на свои отражения в очках клиента. Участливое выражение на моем лице было непритворным.

– Верно заметили, гражданочка, – ответил Победитов. – Могли. Главное было голову защитить, чтобы раньше времени на тот свет не отправили. Это особое искусство, и я владею им, можно сказать, виртуозно.

– Так в чем же здесь удовольствие – звиздюли получать? – поинтересовался я.

– Трудно сказать, – задумался рассказчик. – Мы же, русские, сам знаешь, какие. И душа у нас загадочная, и тело. Мороза не боимся, от водки только крепчаем. А мазохизм – штука темная, почти неизученная. Позже-то я всего Фрейда проштудировал. Писатель такой есть. Хотел узнать, что же я такое на самом деле. Узнал, но легче не стало. По нему получается, что мазохист – он обязательно и садюга. Мол, это остатки древних каннибалистских вожделений. Ну, посмотри на меня, какой я каннибал? Сладострастник – да. Веришь, ненавижу другим боль доставлять, делал только по необходимости. А Фрейд прав только в одном, что каждая боль содержит в себе возможность получения наслаждения. Подтверждаю, содержит.

– Ох, Господи, прости меня грешную, – пробормотала женщина и уткнулась в брошюру, а Победитов продолжил свою историю:

– Я никого не боялся, лез напролом. Подойду к незнакомой кодле, определю, кто главный, вырубаю и получаю свое. Скоро вся районная шпана зауважала меня. Увидят, разбегаются. Самые отмороженные стали в друзья набиваться. А у меня принцип – друга ударить не могу. Так постепенно скорешился со всеми в округе. Большая слава обо мне пошла. Весь город меня в лицо знал. Подходили, уважительно спрашивали, не надо ли чего? А это опять проблема. Кругом одни друзья – ни дать в рожу, ни получить. Мужиков-то я не трогал – воспитание не позволяло. Они мне все отца моего, непутевого, напоминали. Что делать? Одно время даже стал побираться. В темном переулке подойду к прохожему и мягко так, чтобы не напугать, говорю: «Товарищ, будь другом, дай ботинком по морде». Давали, но очень редко. Опасались. А потом стал сам себе пальцы в тиски зажимать, молотком по ним лупил. Приятно, конечно, но не то. Это как рукоблудие: результат вроде бы есть, а с женщиной все равно лучше, – Победитов посмотрел на соседку. – Простите, если что. Так, к слову пришлось.