Самуил Маршак: Сочинения в четырех томах. Том второй. Лирика, повести в стихах, сатира, пьесы

Никто не ведает о нем.
Но вот приходит срок —
И мы учить его везем
В кирпичный городок.

Мы не в один заглянем дом,
Бродя по городку,
Пока квартиру со столом
Найдем ученику.

Пуская растет он здесь, в тиши,
Среди холмов, озер.
И постепенно из глуши
Выходит на простор.

Через леса густой травы,
Озера синих луж
Он доберется до Москвы,
Покинув нашу глушь.

Куда потом его везти,
Еще не знали мы…
Бегут дороги и пути
Через поля, холмы.

Бегут и вдоль и поперек
Пустынного двора.
А этот двор, как мир, широк,
Пока идет игра!

Пыль над Питером стояла,
Будто город дворник мел.
От Финляндского вокзала
Дачный поезд отошел.

Закоулочки невзрачные,
Крик торговцев городских
И цветные платья дачные
Петербургских щеголих.

В переулках мало зелени.
Поглядишь, — невдалеке
Меж домами, как в расселине,
Дремлет дачник в гамаке.

Но сильнее веет хвойною
Крепкой свежестью в окно.
С косогора сосны стройные
Смотрят вниз на полотно.

Вот и Пáрголово. Здание
Неприметное на взгляд.
Таратайки в ожидании
Чинно выстроились в ряд.

Не извозчик с тощей клячею
Ждет у станции господ.
Тот, кто сам владеет дачею,
Возит с поезда народ.

Гонит мерина саврасого
Мимо сосен и берез.
— Далеко ли дача Стасова? —
Задаю ему вопрос.

Кто не знает седовласого
Старика-богатыря!
Только дачи нет у Стасова,
Откровенно говоря.

— Вы племянник или внук его?
— Нет, знакомый. — Ну, так вот.
Он на даче у Безрукова
Лето каждое живет.

Человек, видать, заслуженный.
Каждый день к нему друзья
Ездят в дом к обеду, к ужину,
А Безруков — это я!

Сосновый двухэтажный дом.
Стеклянная терраса.
Здесь наверху, перед окном,
Сидит и пишет Стасов.

Громит он недругов в статье,
Ударов не жалея, —
Хотя на отдыхе, в семье
Нет старика добрее.

Дождь барабанит в тишине
По зелени садовой.
А он племянницам и мне
Читает вслух Толстого.

Или в гостиной, усадив
Кого-нибудь за ноты,
Знакомый слушает мотив
Из «Арагонской хоты».

Во дни рождений, именин
На стасовском рояле
Когда-то Римский, Бородин
И Мусоргский играли.

Тревожил грузный Глазунов
Всю ширь клавиатуры,
И петь весь вечер был готов
Под шум деревьев и кустов
Шаляпин белокурый.

Сосновый двухэтажный дом,
Что выстроил Безруков,
В иные дни вмещал с трудом
Такую бурю звуков.

Открыты были окна в сад
И в полевые дали.
И все соседи — стар и млад —
Под окнами стояли.

Вечерний свежий шум берез
Был слышен в перерывах,
Да раздавался скрип колес
Пролеток говорливых.

Шумел на улице раек —
Под окнами, у двери.
А тот, над кем был потолок,
Был в ложе иль в партере.

Сидела публика кружком,
А у рояля Стасов
Стоял, узорным кушаком
Рубаху подпоясав.

Смотрел он из-под крупных век,
Восторжен и неистов…
Он прожил долгий, бурный век.
Родился этот человек
В эпоху декабристов.

Он никогда не отступал
В неравном поединке.
Он за «Руслана» воевал
С гонителями Глинки.

Могучей кучки атаман,
Всегда готовый к спорам,
С врагом он бился, как Руслан
С коварным Черномором.

Он был рожден на белый свет,
Когда войны великой след
Был свеж в душе народа:
Прошло всего двенадцать лет
С двенадцатого года.

При этой жизни в даль и глушь
Был сослан цвет России.
При ней страницы «Мертвых душ»
Печатались впервые.

Ей рубежами служат две
Немеркнущие даты —
Год двадцать пятый на Неве
И год девятьсот пятый.

Публичная библиотека…
Щитами огорожен стол
Перед окном. Почти полвека
Владимир Стасов здесь провел.

Осанистый, в сюртук одетый,
Сидит он за столом своим.
Стеной петровские портреты
Стоят на страже перед ним.

Вот бюст Петра. Вот вся фигура.
Внизу латинские слова
О том, что тиснута гравюра
В такой-то год от рождества.