Рутгер Копланд - Из современной голландской поэзии

сия страна есть возмездие предков
бушующих в нас иконоклазмом
но она реальна, как связь
между детским стрингом и паранджой
кефиром и буханием до отключки
так мы и складываем столетия, полное к полому
мы сильны сведением друг друга к нулю
у нас природная тяга к пустоте
как влечение к глубине у циклопа

поймите, я хотел показать вам отечество
а не эту пустыню бескрайней свободы
но живем-то мы здесь, и хорошо бы
какое-нибудь подержанное божество
рифма за рифмой возвело страну
для этого безнародного народа
дабы из зияющей рытвины нашей души
именно из нее что-то величественное восстало
быть может, стихи — неплохое начало

Обогнул угол, выйдя из гостиной в коридор,
и съежился, стал ребенком: откуда ни возьмись,
на фоне матового стекла двери в холл темнеет
фигура отца; ключи в руке, медлит, замявшись.

Помню, его велосипед неизменно опережал мой
на полколеса, как бы я ни жал на педали.

При виде его драпового пальто вспомнился его
запах,
белые манжеты выглядывают из обшлагов. В комнате
шум, возня моих поглощенных видеоигрой детей.

Отцы всегда так — доводят сыновей, чтобы те поняли,
что
всегда найдется кто-то, кого тебе ни за что не одолеть;

Эва зовет меня, надо ей в чем-то помочь, но я я не
могу
мне всего одиннадцать крикнул бы но лишился языка
и не отвожу глаз, чтобы снова не потерять отца.
что и у тебя пропадет охота смеяться, как пропала
у него в свое время. Сейчас я бы его шутя обставил.

«Извини, но —» «Мы заново отделали ванную
комнату,
мама тебе та…» «— я должен идти в ногу с моим
временем». —
произносит он характерным для него нетвердым
голосом.
Вот что я хочу знать: я хочу знать, о ком он думал. Тогда.

Он разворачивается, как ни в чем не бывало
проходит сквозь обе двери
и бесследно вступает во веки веков. «Знаю я, знаю,
почему на обед всегда
была тушеная морковь, если мы накануне ставили
ботинок [4] Пятого декабря — праздник св. Николааса, но небольшие подарки дети получают уже в конце ноября: на ночь «ставят ботинок», в который кладут морковку — для лошади святого, а утром находят в нем игрушку или сладости. !»
кричу я ему вслед.

Быть может (мне броситься к двери? бегом?), пора

«Что ты там вопишь, иди помоги мне гирлянды
развесить; ты хоть за молотком сходил?»

заговорить
о том
о чем не
заговаривали
до сих
пор.

Заговорить о том, о чем не заговаривали до сих пор.

На витрине выставлен торт,
большой белый торг.
Как мне быть?

Надо раздобыть деньги,
надо швырнуть камень в это самое окно,
надо быть именинником,
надо устроить так, чтобы барышня там, внутри,
вон та, с алыми губами,
влюбилась в меня —

я закрываю глаза,
прилипаю носом к стеклу,
бормочу заклинания:
торт, большой белый торт, пролети невредимым
через стекло…
или надо самому стать пекарем, непревзойденным
кондитером?

Один человек додумался до смысла жизни,
выбежал на улицу,
кидался к прохожим, говорил: «Послушайте!
Все не так, как вам кажется!»
и, путаясь в собственных словах,
объяснял это
всем и каждому,
и все и каждый были поражены —
вот оказывается, в чем смысл жизни…
надо же, кто бы мог подумать…
качали головой,
сбивали с себя языки пламени,
прыгали в канавы, реки, звали на помощь
либо удалялись в раздумий.

Правда круглая и потому
Умеет петь прямолинейно
И угловато и на все четыре стороны
И в крапинку
И высоко
И глубоко

Правда не круглая и потому
Умеет трогать
И быть совсем тихой

Ты живешь здесь поблизости?
Ходишь в гимнастический кружок?

Иногда я листаю журнал
Но не запоминаю
Ни цветов, ни букв
Помню только, что листал журнал
И пил воду, молоко или пиво
И вспоминал даль вдали
И ничто и вещи и ходьбу
И осла