Самуил Киссин - Легкое бремя

(Один из вариантов стихотворения).

Стихи Муни так же отдают горечью полыни, обжигают, как стихи Андрея Белого.

Опыт «Симфоний» Белого отразился и в композиции книги «Пепел», где отчетливо прослеживается главная тема, лейтмотив, и — противоборствующая ей; главная побеждает, развивается, разветвляется, осложненная множеством мотивов. «Злое поле», приносящее сорняки или сухое зерно, смерть — тема главная, но ей противостоят гимны торжествующей, плодоносящей земле, свершающей «зеленые молебны», «полевое священнодейство»:

Из этого сложного многоголосья Муни вытягивает одну тему, одну мелодию, повторяя, варьируя ее, многократно усиливая звучание. Для него ключевыми в стихах Андрея Белого становятся слова: «бесплодный пучок колосьев бросит». Колосья в «Пепле» не только бесплодные — грозные, угрожающие жизни:

(«Жизнь», 1906).

Да и коса в руках у Времени — Коса-Смерть:

(«Время». 1909).

И в другом стихотворении «Родина»:

(1908).

Зерно — символ жизни, — не только обречено смерти, но само становится гнездилищем смерти:

Отсюда рукой подать до стихотворения Муни, перевернувшего образ: у него сердце — спелый колос, и едва поспев, созрев, «К земле, костьми обильной, // Ты клонишься, дремля». Это — смерть без воскресения, смерть среди костей, без надежды на чудо.

Муни — в сущности, только начинавший писать, молодой поэт, — ну, представьте, что жизнь Ходасевича оборвалась бы сразу после того, как он написал «Счастливый домик», с Муни так и произошло, — куда безнадежней, трагичней смотрит на будущее человечества: он не видит будущего ни в России, ни у человека, в России живущего.

А в прозе, противореча себе, рисует это будущее естественным и неизбежным, как течение реки. В повести «На крепких местах» книжнику-интеллигенту, нетвердому от сомнений и тревог, противостоит «речной человек». О нем один из героев — Кувшенко, alter ego автора, думает:

А речной человек — он про чудо знает, он чудо чует. Было чудо. Удивился раз навсегда речной человек — и спокоен, и пошел дрова воровать, потому что дрова нужны. И пошел суда чалить и водку пить. И всегда знает и помнит он о чуде…

Не очень доверяет Кувшенко социалистам-революционерам, которые не столько народ любят (а главное — не знают его!), сколько свои мечты и речи о народе, а в речного человека верит: «не ваши элементы, а речной человек все сделает… Когда время придет».

В прозе Муни открывается иным, нежели в стихах. И в этом он не похож на Андрея Белого, повесть которого «Серебряный голубь» вобрала настроения и предчувствия, идеи и образы книги «Пепел», они и написаны одними мазками, сочетаниями слов.

Пепел: Стеклянные рои стрекоз (С. 214).

Серебряный голубь: …в жаре стекленели стрекозиные крылья (С. 216).

Пепел: Иссыхают избы зноем, // Смотрят злым глазком (С. 174).

Серебряный голубь: …ясным зрачком в день косится одноглазый домишко, злым косится зрачком (С. 17).

Пепел: Легкий розовый шиповник (С. 268).

Серебряный голубь: Троицын день обсыпал кусты легкими, розовым шиповниками (С. 17).

Пепел: Дождями простор запылит — // Порыв разгулявшейся стужи// В полях разорвется, как плач… // Вон: — колкие руки подъемлет // Обсвистанный ветром бурьян. // Ликует, танцует… (С. 175–176).

Серебряный голубь: …изморось дышала на него своей пылью; вокруг изморось крутилась — все пространство, <���…> казалось, плясало в слезливом ветре; кустики всхлипывали, плясали; докучные стебли плясали тоже; плясала рожь… (С. 43).

Пепел: В желтых клубах душной пыли (С. 177).

Серебряный голубь: …клубами в окна желтая вламывалась пыль (С. 53).