Самуил Киссин - Легкое бремя

Она горько жалуется, она жалобно просит, нежно укоряет. Она никогда не скажет: хочу, сделаю. И судьба благосклонна к ней. Тонкими, чуть болезненными уколами она обескровливает ее душу и вновь целит для новых пыток и радостей. Вот смотрите, как ранит ее любовь [пропуск в тексте]. А вот как целит одиночество [пропуск в тексте].

(Сначала стихотворение книги «Вечер», соответствующее «Молодости» Ходасевича. Ранняя зрелость, ранняя искушенность.)

Да, да, все это делает Судьба, а Ахматова все видит, все знает. И в этом ее виденье радость скупца, коллекционера все мелочи мира, соединившего в своей коллекции, который дрожит над всем, над «каждою соринкою». Любовь к мелочам (скупость) — мания Ахматовой, и она знает, что это грех, и какой это грех.

Таковы, в общем обе книжки Москвы и Петербурга. Ведь все литературные явления в России волей-неволей имеют московскую или петербургскую окраску. Естественно, что нашему сердцу ближе и роднее книга, вышедшая в Москве и московская, но книга Ахматовой принадлежит к числу тех исторических явлений, за которое многое прощаешь Петербургу.

[Открытка. 22.3. 1909, Ярославль — 23.3. 1909, Москва].

Москва, Б. Палашевский пер., д. Добычина, кв 47

Е<���го> В<���ысоко>б<���лагородию>

Константину Фелициановичу Ходасевичу [64]

для Влади

Владя! Как видишь, пишу из Ярославля, — стало быть, попал на поезд. Не забудь, снеси Бранда [65]. Если не снес в понедельник, снеси, получив, письмо мое. Во вторник утром редакция еще открыта. Если у тебя найдутся деньги, купи «Урну» [66]и пришли в Рыбинск по адресу: Рыбинск, Мологская улица, д. Калачова, Дине Викторовне Киссиной [67], для Муни. Лишний экземпляр не помешает, а то когда еще увижу. Ну, — нет денег — другое дело. Привет Лиде [68]и Вашим.

Муни.

Подражание некоей застольной речи:

Дитя! Хотя я получил письмо твое во вторник, а корректуру доставил в «Пользу» еще в понедельник; хотя ты надул меня, и я встретил у Л<���идии> Я<���ковлевны> американцев; хотя Грифы [69]уехали сегодня с Зайцевыми [70]в Крым («дружба, сие священное чувство…») [71]; хотя мне без тебя грустно («дружба, сие священное чувство…»); хотя мне жаль огорчать тебя; хотя у меня на все праздники в кармане шесть рублей; хотя сия сумма меня не устраивает (хотя я и выиграл в лото копейку); хотя мне придется покупать свою книгу для бедной Брони [72]; хотя ввиду этого ты останешься без книги Белого; хотя ты таким образом сидишь по-провинциальному — без «Урны» — а у меня, окаянного, «все удобства»; хотя ныне принято писать дружеские послания в стихах, с посохами и прочими палками [73]; хотя ты, вероятно, уже освирепел за всю эту ерунду; хотя автограф мой немного стоит сохрани его, ибо его целью было: послать тебе привет, поздравления, отчет о двух днях и выражения дружбы («сего священного чувства…»).

Владислав.

25 марта 909.

Москва.

[Открытка. 5. 6.1909 — 9. 6.1909, Москва]

Ст. Московско-Нижегородской ж. д. Новогиреево Имение Старогиреево Е<���го> В<���ысоко>б<���лагородию> Владиславу Фелициановичу Ходасевичу

Так как, Владя, я не совершенно уверен, что это письмо к тебе дойдет, то пишу на открытке. О тихости ли совершенной здешних мест писать? Да, тихо здесь. Вот все. Потому причина моего письма узнать о твоих делах и жизни, более, нежели рассказать о своих. К тихости ибо у меня все сводится. Итак, пиши: 1) Твой адрес, 2) Что ты делаешь, 3) Чего ты не делаешь, не хочешь делать, 4) Как тебе приходится и 5) Что с Белым, 5а) О книжках.

Лида тебя приветствует. Я целую. Адрес мой: ст. Михнево Рязано-Уральской ж.д. Имение Теремец. Твоего адреса не знаю. Пишу наудачу.

Твой Муни.

Боже ты мой! Бывает же у Человека такой дар слова! Очень уж ты, Муничка, спросил хорошо: «Как тебе приходится?» Вот» то-то и есть, что именно «приходится», и невыносимо. Главное и вечное мое ущемление: деньги. Право, многое влечет оно за собой! А где взять? Написал раз для Русского Слова — оказывается, об этом писали три дня назад, я проглядел. Написал в другой раз, фельетон. Повез в Москву. На вокзале раскрываю газету — готово. О том же — Сергей Яблоновский [74]. Написал в третий раз

усомнился, не была бы провокация, оставил «в своем портфеле». То есть, куда ни кинь — все Клин.