Самуил Киссин - Легкое бремя

Где водоем старинный пуст,
Расту, крапивы тощий куст.

Полдневный ветер налетит,
Прошелестит и запылит.

Я — в волосках, меня не тронь,
Мой каждый волосок — огонь.

Ужалит злей, больней шипа,
Безумна злоба и слепа.

Сожмет ли грубая ладонь —
В нее пролью я свой огонь.

Коснется ль нежная рука —
Я обожгу ее слегка.

Ах, ни любви и ни обид
Сухое сердце не простит.

Ваши губы так румяны,
Так замедленны слова,
Так идет лицу Светланы
Под глазами синева.
Жизнь — томительная сказка:
Вы ни живы, ни мертвы.
Ваша легкая гримаска —
Маска Смерти и Совы.

Судьба моя простая:
Искать и не найти,
За счастьем бегать, зная,
Что нет к нему пути,

Стучать клюкой дорожной
В чужие ворота,
Входить где только можно,
Где дверь не заперта;

За трапезою скудной
(И нищим подают)
Знать, что дворец есть чудный,
Где пляшут и поют,

Днем пляшут и смеются
И песни без конца,
А ночью слезы льются
С потухшего лица.

О жизнь, без слез, без песни,
Лихая жизнь моя,
Круг суетный и тесный
Земного бытия!

Господа я не молю,
Дьявола не призываю.
Я только горько люблю,
Я только тихо сгораю.

Край мой, забыл тебя Бог:
Кочка, болото да кочка.
Дом мой, ты нищ и убог:
Жена да безногая дочка.

Господи Боже, прости
Слово беспутного сына.
Наши лихие пути,
Наша лихая судьбина…

Мы ехали за город шумной толпой,
Мы веселы были и пели.
Звенел, разносился наш смех молодой,
Сливаяся с шумом метели.

Все, что попадалося нам на пути,
Остроты и смех возбуждало;
Старик, что с дороги замедлил сойти,
Когда его тройка нагнала,

Ухабы и снег, что обильно на нас
С беззвездного неба валился.
И тройка за тройкой со звоном неслась,
И шум голосом разносился.

Мы лесом поедем, и вторит нам лес,
Звучат колокольчики бойко.
А город из виду давно уж исчез…
Эй, ты, разудалая тройка!

Мы песню затянем, и песня звучит
Тоскою о бедном народе,
Что спину, под палки подставивши, спит
И грезить забыл о свободе.

То грянем другую: проснется народ,
Конец его сну‑исполину;
Поймет он, кто кровь его жадно сосет,
И в руки возьмет он дубину.

Вот кончится лес, и мы полем летим;
Огни показались деревни.
Как скоро! И мы ямщику говорим:
Левее, левее, к харчевне!

Не в пустословии речей, —
В страданиях народа,
В безумных криках палачей
Рождается свобода.

Чтоб старый мир был обновлен
Взаимною любовью,
Он должен быть дотла сожжен
И залит алой кровью.

Когда он будет испеплён,
И кровью все покрыто,
Лишь из кровавых выйдет волн
Свобода — Афродита.

Гляжу в лицо я пылающей тверди.
Тверд и ровен мой гулкий шаг.
Шелестит на высоко поднятой жерди
Победное знамя — красный флаг.

3а мною в волнах зычных напева
Мерный топот тысячи ног,
И полна наша песня священного гнева:
Нам ненавистен царский чертог [56].

Пусть не один предатель меж нами
С поднятым взором, горящим лицом.
Глухо дрожит земля под ногами,
Солнце пылает полдневным венцом.

В воздухе пыльном ходит волнами
Дерзкая песня — полуденный гром.

Опять дышу полей целительной отравой.
Весенний небосклон и ясен и глубок;
И осиян лучей воскресшей славой,
Как пышный храм, как храм золотоглавый,
Горит зарей забрызганный восток.
И воздух молодой, не нежащий и пряный,
Меня холодною водою обдает.
Иду в полях, весенним ветром пьяный,
И в теле крови ток багряный
По жилам бег стремительный несет.
Как любо мне впивать всю ширь, всю
мощь земную,
………………………………….до дна.
Я…….. забыл, о прошлом не тоскую.
Я вольный зверь. Я только смутно чую
И нежности твоей не знаю, о Весна!