Юлия Друнина - Стихотворения (1942–1969)

Хорошо,
что звезды покачнулись,
Хорошо
по жизни пронести
Счастье,
не затронутое пулей,
Верность,
не забытую в пути.

Я люблю большие расстоянья,
Я должна увидеть наяву
Севера холодное сиянье,
Южных океанов синеву.

Над Дальневосточною тайгою
Дремлют сопки в отблесках зари,
Там крадутся тигры к водопою,
К мутноватым водам Уссури.

Пусть я этих тигров не видала, —
В памяти надолго сберегу
Молчаливого Дерсу Узала,
Злобно шелестящую тайгу.

А в Карпатах — сосны в белых шубах,
Улеглась задорная метель,
Там шагают с песней лесорубы,
Молодая дружная артель.

Топоры блестят на солнце зимнем,
И поет упрямая пила,
Осыпается мохнатый иней,
Убегает белка из дупла.

…Черноморье. Волны бьют о скалы,
Горы в фиолетовом дыму…
Кажется, давно ль я отдыхала
В пионерском лагере в Крыму?

Кажется, военные дороги
Лишь вчера из детства увели.
Я хочу руками листья трогать,
Муравейник палкой шевелить.

Я люблю большие расстоянья,
Я должна увидеть наяву
Севера холодное сиянье,
Южных океанов синеву.

Над Москвой шумит походный ветер,
Он зовет в далекие края.
Кто сказал, что нет чудес на свете?
Ты чудесна, Родина моя!

Пахнет свежей землей, известкой.
Деловито скрипят леса.
Вновь ремесленников-подростков
Слышу ломкие голоса.

Увидав паренька на крыше,
Помахаю рукой ему:
Это детство навстречу вышло
Поколению моему.

Люди дрожат от стужи
Северной злой весной,
А мне показались лужи
Небом на мостовой.

Я расплескала небо.
Волны бегут гурьбой.
Если ты здесь не был,
Мы побываем с тобой.

Мы побываем всюду:
Кто уцелел в огне,
Знает,
что жизнь —
чудо,
Молодость —
чудо вдвойне.

Стиснуты зубы плотно.
Сведены брови круто.
Жесток упрямый волос
Над невеселым лбом.
Весь ты какой-то новый,
Сумрачный, неуютный,
Словно большой, добротный,
Но необжитый дом.

Прячешь глаза в ресницы,
Пристальный взгляд заметив…
С ласковою усмешкой
Думаю я не раз:
«Кто же тебя полюбит,
Кто же в тебя вселится,
Кто же огонь засветит
В окнах широких глаз?»

Не знаю, где я нежности училась, —
Об этом не расспрашивай меня.
Растут в степи солдатские могилы,
Идет в шинели молодость моя.

В моих глазах — обугленные трубы.
Пожары полыхают на Руси.
И снова
нецелованные губы
Израненный парнишка закусил.

Нет!
Мы с тобой узнали не по сводкам
Большого отступления страду.
Опять в огонь рванулись самоходки,
Я на броню вскочила на ходу.

А вечером
над братскою могилой
С опущенной стояла головой…
Не знаю, где я нежности училась, —
Быть может, на дороге фронтовой…

Много лет об одном думать,
Много лет не смогу забыть
Белорусский рассвет угрюмый,
Уцелевший угол избы —
Наш привал после ночи похода.
Через трупы бегут ручьи.
На опушке, металлом изглоданной,
Обгоревший танкист кричит.
Тарахтит веселая кухня,
И ворчит «комсомольский бог»:
— Вот, мол, ноги совсем опухли,
Вот, мол, даже не снять сапог…

Гасли звезды.
Села горели.
Выли ветры мокрой весны.
Под простреленными шинелями
Беспокойные снились сны…

На порогах шинели сбросив,
Мы вернулись к домам своим
От окопных холодных весен,
От окопных горячих зим.
Но среди городского шума,
Мой товарищ, нельзя забыть
Белорусский рассвет угрюмый,
Уцелевший угол избы.

Худенькой нескладной недотрогой
Я пришла в окопные края,
И была застенчивой и строгой
Полковая молодость моя.

На дорогах родины осенней
Нас с тобой связали навсегда
Судорожные петли окружений,
Отданные с кровью города.

Если ж я солгу тебе по-женски,
Грубо и беспомощно солгу,
Лишь напомни зарево Смоленска,
Лишь напомни ночи на снегу.