Юлия Друнина - Стихотворения (1942–1969)

Курит сутки подряд
И молчит человек,
На запавших висках —
Ночью выпавший снег.
Человек независим,
Здоров и любим —
Почему он не спит?
Что за туча над ним?
Человек оскорблен…
Разве это — беда?
Просто нервы искрят,
Как в грозу провода.
Зажигает он спичку
За спичкой подряд.
Пожимая плечами,
Ему говорят:
«Разве это беда?
Ты назад оглянись:
Не такое с тобою
Случалось за жизнь!
Кто в твоих переплетах,
Старик, побывал,
Должен быть как металл,
Тугоплавкий металл!»
Усмехнувшись и тронув
Нетающий снег,
Ничего не ответил
Седой человек…

Невеждам чернорясым в унисон,
На милость инквизиторов надеясь,
Твердил послушно и устало он,
Что осуждает собственную ересь.
Мол, каюсь, братья, дьявола вина,
Внушил нечистый мне нелепость эту,
Что якобы вращается она —
Возлюбленная господом планета.
Нет. Солнце вертится вокруг Земли,
Как, впрочем, все планеты мирозданья…
Признавшего ошибки не сожгли,
А даже чин присвоили и званье.
Бунтарь-ученый, главный еретик,
Вдруг стал покорным сыном Ватикана.
(В его ушах звенел Джордано крик,
И не хотел он быть вторым Джордано.)
Заткнули Истине крамольный рот.
И колыхалось брюхо кардинала.
— Теперь-то ересь навсегда умрет! —
Невежество, ликуя, восклицало.
Средневековья мрачные года
Тяжелым саваном одели землю.
Победа черных ряс…
Да вот беда:
Светила инквизиторам не внемлют!

В старинном московском дворике
Порхает перинный пух,
С утра митингуют дворники,
Бунтует конгресс старух.
Виновник волненья — дряхлый
Сарай в глубине двора.
Немало в нем всякой дряни,
Отжившего век добра,
Что родичи запретили
Старухам в дому держать —
Похожая на рептилию
Прабабушкина кровать,
Воняющий, как козел,
Прапрадедовский камзол,
Прогнивший насквозь матрас,
Проржавленный иконостас.
А нынче во двор к нам въехал
Под громкий ребячий свист
(Вот будет сейчас потеха!)
Веселый бульдозерист.
Бульдозер ревет, как мамонт,
Он прет, что тяжелый танк,
Как двинет в сарай — ой, мама! —
Вот так его, милый, так!
Пусть в небо взлетает пух
И яростный вопль старух,
Пусть громко смеются дети,
К бульдозеру тянут руки,
Он занят хорошим делом:
С планеты сметает рухлядь!

Старый друг,
Прощаемся с тобою,
И сердца теряют нужный ритм.
Ты — солдат,
Но не на поле боя,
Не рукой фашиста ты убит, —
Вражеская пуля пощадила,
Чтобы свой убил из-за угла…
Старый друг мой,
Над твоей могилой
Прошлое я вновь пережила:
«Свой!» —
Такие были в полицаях
В дни, когда война к нам ворвалась.
«Свой!» —
Не позабыла я лица их,
Их жестоких, их трусливых глаз.
Старый друг мой,
Нет пощады трусам,
В спину нам вонзающим ножи!
Гражданами нашего Союза
Разве можно зваться им,
Скажи?
Будет правый суд бесповоротен —
В этом, друг, клянемся мы
Тобой!
Смертный бой
«Героям» подворотен!
Смертный бой!

В каком это было классе?..
Я навзничь лежу в постели —
Петька мне нос расквасил
В рыцарской честной дуэли.
Рядом мамаша квохчет:
— Кто этот хулиган?
Кто тебя эдак, дочка?
Я уж ему задам!
Ну, не молчи, ответь-ка! —
Дергая хвостик банта,
Я выдала взрослым Петьку —
Честного дуэлянта…
А Петькин отец — не тайна —
Выпить был не дурак
И тонкостям воспитания
Предпочитал кулак.
…Шел Петька двором, как сценой,
Вернее, его вели.
Был он босой, в пыли,
Словно военнопленный.
Был он, как мой укор,
Был он, как мой позор.
Замер наш буйный дворик.
Я поняла с тех пор —
Вкус предательства горек.
…Зажил разбитый нос,
Петька простил донос
И позабыл измену.
Но вижу порой — вдали
Друг мой бредет в пыли,
Словно военнопленный…

Ихтиозавры вымерли,
Гады забились в глушь.
Много мы мусору вымели
Из закоулков душ.
И все же порой — откуда?
Должно быть, из тьмы времен?
Вдруг выползает чудо:
Юркий хамелеон.
То он, как сахар, тает,
То — словно вечный лед,
То он тебя обнимает,
То он тебя предает.
То он зовется «правым»,
То «модерняга» он,
То — словно крики «браво»,
То — словно крики «вон».
Меняет цвета и взгляды
С космической быстротой…