Дмитрий Лунин - Ночной прохожий

Со всех сторон только и слышу про это.
Уже всего измочалили.
Твердят и твердят про конец света
ни разу не видевшие его начала.

Известно еще с очень древних веков,
сегодня смотрящихся призраком:
конец света — зрелище для дураков,
начало света — для избранных.

Бумага стерпит все, помимо фальши.
Я от людей с теченьем лет все дальше,
всё приближаюсь к нулевой отметке,
где пустота, и мозговые клетки
там отмирают медленно и верно.
Но мыслить в этом духе тоже скверно.

Существование — уже большое благо:
вползаешь в дом, как в конуру собака,
и грезишь о далеких теплых странах,
где нет людей и, как это ни странно,
есть облака, жилье, спиртное, ужин
и мысли, что еще кому-то нужен.

Должно быть, никогда не стану старше,
поскольку вижу только день вчерашний,
поскольку в этой жизненной системе
я до сих пор ни с этими, ни с теми,
а только сам плюс тень моя, как призрак.
Ее надменность — отличимый признак.

Страдальчески глядят мои тетради,
и я пишу, покуда не утратил
способность мысли выражать понятно.
Я одинок. До боли неприятно
уйти в тот мир, несолоно хлебавши.
Бумага стерпит все. Помимо фальши.

Я чувствую, что рядом, где-то около
меня и этой непутевой ночи,
будто ни разу не звонивший колокол,
мысль о тебе пылится среди прочих
таких же мыслей, домыслов, фантазий
в архиве скрытом головного мозга,
который ворошить как ни пытайся,
ответ один: начать сначала поздно.

Стираю, как написанные мелом,
из головы все тягостные мысли…

Поэтому и сны
о чем-то светлом
не долетая, в воздухе повисли.

Смотри как ночных фонарей огни
разрывают тьму,
что накрыла город,
в котором тебе
никогда не стать таким как они.
И, говоря по совести,
ты должен быть этим горд.

Ты не унижался
и никого ни о чем не просил,
нарочно не заводил влиятельных знакомств.

Неоднократно судьба,
чтобы ты мог подняться,
немного сил
швыряла тебе,
как собаке швыряют кость.

Ты поднимался,
с одежды отряхивал пыль
и продолжал идти
своей
извилистой тропой…

Со временем ослаб
твой юношеский пыл,
но ты должен быть горд,
что всегда оставался собой.

Не горячись, что кому-то позволено,
а тебе — нет,
ведь быть таким, как они, до безумия страшно…

Скоро фонари
разом погасят свой свет

и сегодняшний день
автоматически
перейдет во вчерашний.

Где чем больше отдаешь — больше должен,
где рекой текут грехи безрассудства,
голос страха многократно умножив,
дни мелькают чередою присутствий.
Где не в силах вещь отбрасывать тени,
где ни жалости, ни боли, ни фальши,
благородство утопает в сомненьях…

Просто мы там становимся старше.

Мир смотрит на меня в прицел окна,
через которое я вижу только темень.
Я ощущаю — движется волна,
степенно нарастающая. Время,
увлекшись некой тайною игрой
и ко всему вокруг индифферентно,
кривя усмешку, пробует порой,
крутить назад живую киноленту.
Тогда и устремляются глаза
в уже давно ушедшую реальность
и мысли позабытые назад
спешат, слегка утратив актуальность.

Многомиллионный город пожирал людей.
Чахоточные автомобили плевались газом.
Термометры обнаруживали свой предел.
Тяжелое солнце чудом не сваливалось наземь.

Проклятый ветер нес пыль в глаза.
Бездомный пес был, как видно голоден.
Парадное дома заманивало назад.
Городские часы прогремели полдень.

Выгоревшая листва в городском саду
заставляла вспомнить, что жизнь не вечна…

В общественном транспорте — точно в аду,

но в аду вам не скажут: «Слезайте, конечная».

Поднимал, но после снова ронял.
Не могу курить — и так все в дыму.
Даже ангел, что меня охранял
Одиноко улетает во тьму.
За грехи мои Господь не простит.
Все уходят, так уж заведено.
Я сжимаю угол неба в горсти,
Чтобы лил оттуда дождь ледяной.