Сергей Михалков - Избранные басни

1945 г.

В день именин, а может быть, рожденья

Был Заяц приглашён к Ежу на угощенье.

В кругу друзей, за шумною беседой,

Вино лилось рекой. Сосед поил соседа.

И Заяц наш, как сел,

Так, с места не сходя, настолько окосел,

Что, отвалившись от стола с трудом,

Сказал: «Пошли домой!» — «Да ты найдёшь ли дом? —

Спросил радушный Ёж. —

Поди, как ты хорош?

Уж лёг бы лучше спать, пока не протрезвился!

В лесу один ты пропадёшь:

Все говорят, что Лев в округе объявился!»

Что Зайца убеждать? Зайчишка захмелел:

«Да что мне Лев! — кричит. — Да мне ль его бояться!

Я как бы сам его не съел!

Подать его сюда! Пора с ним рассчитаться!

Да я семь шкур с него спущу

И голым в Африку пущу!..»

Покинув шумный дом, шатаясь меж стволов,

Как меж столов,

Идёт Косой, шумит по лесу тёмной ночью:

«Видали мы в лесах зверей почище львов,

От них и то летели клочья!..»

Проснулся Лев, услышав пьяный крик, —

Наш Заяц в этот миг сквозь чащу продирался.

Лев — цап его за воротник!

«Так вот кто в лапы мне попался!

Так это ты шумел, болван?

Постой, да ты, я вижу, пьян —

Какой-то дряни нализался!»

Весь хмель из головы у Зайца вышел вон!

Стал от беды искать спасенья он:

«Да я… Да вы… Да мы… Позвольте объясниться!

Помилуйте меня! Я был в гостях сейчас.

Там лишнего хватил. Но всё за Вас!

За Ваших львят! За Вашу Львицу!

Ну, как тут было не напиться?!»

И, когти подобрав, Лев отпустил Косого.

Спасён был хвастунишка наш!

Лев пьяных не терпел, сам в рот не брал хмельного,

Но обожал… подхалимаж.

Жил-был мужской портной — хороший мастер,

Собаку съел он по портновской части,

И это было видно по тому,

Что каждый, кто хотел принарядиться,

Мечтал попасть на очередь к нему, —

Так трудно было мастера добиться.

И в самом деле,

Портной не портил зря сукно —

Отлично на заказчиках сидели

Что пиджаки, что брюки — все равно!

Сезон сменял сезон — так проходили годы.

Наш знатный мастер жил да жил,

Всё шил да шил.

Росла о нём молва — росли его доходы…

Но вдруг

Все стали подмечать вокруг,

Что у портного изменилась хватка

И, невзирая на размер задатка,

Известным мастером пошитое пальто

Уже — не то!

Обужена спина. Не там, где надо, складка.

Морщит подкладка.

Неладно вшиты рукава…

Другая разнеслась по городу молва,

А там узнали все, ушам своим не веря:

Кроят и шьют теперь в портновской — подмастерья!

А мастер, задавая важный тон,

Лишь помогает выбирать фасон.

Сам больше не кроит, не шьёт, не мерит он,

Он лишь визирует готовые изделья

И даже запил от безделья…

Свой опыт растеряв в теченье ряда лет,

Портной в конце концов совсем сошёл «на нет».

И отказались от него клиенты…

***

Да! К месту здесь сказать: иным идут во вред

Излишние аплодисменты!

1951 г.

Топтыгин занемог: вскочил чиряк на шее —

Ни сесть ему, ни лечь, ни охнуть, ни вздохнуть

И не уснуть.

Вот Дятла он велит к себе позвать скорее,

Чтоб тот чиряк немедленно проткнуть.

За Дятлом послано… Как лекарь появился,

Он тотчас же, и так и сяк,

Со всех сторон обследовал чиряк,

Но вскрыть его, однако, не решился,

Топтыгину сказав при этом так:

«Уж если сам, злодей, до ночи не прорвётся

И протыкать его придётся,

То следует созвать совет из лекарей.

К тому ж у Филина, известно, клюв острей!»

За Филином, за Петухом послали…

Глаз не сомкнул больной всю ночь.

На утренней заре врачи слетаться стали,

Слетелись и… сидят — решают, как помочь.

И сообща приходят к мненью:

«Чиряк покамест не вскрывать!

А если к вечеру не будет облегченья,

Опять собраться всем и Журавля позвать,

Поскольку у него и глаз вернее

И клюв длиннее!»

Тем временем Медведь, ворочаясь в углу,

Вдруг ненароком придавил Пчелу.

И храбрая Пчела, как это ей пристало,

Жужжа в шерсти, своё вонзила жало.

И ожил наш Медведь! Пчела его спасла!