Борис Слуцкий - Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939–1961

Этот чудак не так уж прост.
Этот простак не так уж глуп —
К Ленину подравнивавшийся в рост,
Ходивший в книги его, как в клуб.
Душа болит, когда книги жгут
Ради политики или барыша.
Зато когда их берегут —
Радуется душа.

Двадцатилетним можно говорить:
«Зайдите через год!» Сорокалетним
Простительно поверить сплетням
И кашу без причины заварить.
А старики не могут ошибаться
И ждать или блуждать.
Они не могут молча наблюдать
И падать или ушибаться.
Нет, слишком кость ломка у старика,
Чтоб ушибиться.
Слишком мало
Осталось дней.
И чересчур близка
Черта,
Которую не переходят.
Поэтому так часто к ним приходит
И высота и светлота.

Знаете, что делали в Афинах
С теми,
кто в часы гражданских свар
Прятался в амбарах и овинах,
Не голосовал, не воевал?

Высылали этих воздержавшихся,
За сердца
болезненно державшихся,
Говоривших: «Мы больны»,—
Тотчас высылали из страны.

И в двадцатом веке обывателю
Отойти в сторонку не дают.
Атомов
мельчайших
разбиватели
Мелкоту людскую
разобьют.

Как бы ни хватались вы за сердце,
Как ни отводили бы глаза,
По домам не выйдет отсидеться,
Воздержаться будет вам нельзя.

Надо думать, а не улыбаться,
Надо книжки трудные читать,
Надо проверять — и ушибаться,
Мнения не слишком почитать.

Мелкие пожизненные хлопоты
По добыче славы и деньжат
К жизненному опыту
Не принадлежат.

Как лица удивительны
И как необычайны,
Когда они увидены
И — зоркими очами!

Какие лица — добрые,
Какие плечи — сильные,
Какие взгляды — бодрые,
Какие очи — синие.

Убавилось покорности,
Разверзлися уста,
И в город, словно конница,
Ворвалась красота.

Сколько помню себя, на рассвете,
Только встану, прежде всего
Я искал в ежедневной газете
Ежедневные как и чего.

Если б номер газетный не прибыл,
Если б говор газетный иссяк,
Я, наверно, немел бы, как рыба,
Не узнав, не прочтя, что и как.

Я болезненным рос и неловким,
Я питался в дешевой столовке,
Где в тринадцати видах пшено
Было в пищу студентам дано.

Но какое мне было дело,
Чем нас кормят, в конце концов,
Если будущее глядело
На меня с газетных столбцов?

Под развернутым красным знаменем
Вышли мы на дорогу свою,
И суровое наше сознание
Диктовало пути бытию.

Я люблю стариков, начинающих снова
В шестьдесят или в семьдесят — семьдесят пять,
Позабывших зарок, нарушающих слово,
Начинающих снова опять и опять.

Не зеленым, а серо-седым, посрамленным,
На колени поставленным, сшибленным с ног,
Закаленным тоской и бедой укрепленным
Я б охотней всего пособил и помог.

Просыпаюсь не от холода — от свежести
И немедля
через борт подоконника
Прямо к морю прибывающему
свешиваюсь,
Словно через борт пароходика.

Крепкий город, вставленный в расселины,
Белый город, на камнях расставленный,
Как платок, на берегу расстеленный;
Словно краб, на берегу расправленный.

Переулки из камня ноздреватого,
Нетяжелого камня,
дыроватого,
Переулки, стекающие в бухточки,
И дешевые торговые будочки.

И одна-единственная улица,
Параллельно берегу гудущая,
Переваливаясь,
словно утица,
От скалы и до скалы идущая.

Там, из каждой подворотни высунувшись,
По четыре на пейзаж художника
То ли море, то ли скалы
вписывают,
Всаживают
в клеточку картончика.

Там рыбак проходит вперевалочку,
На ходу дожевывая булочку,
Призывая черненькую Галочку:
«Галочка! Не хочешь на прогулочку?»

Кто тут был, вернется обязательно,
Прошеный придет и непрошеный,
В этот город,
Словно круг спасательный,
Возле моря
На скалу
Положенный.

Куда стекает время,
Все то, что истекло?
Куда оно уходит —
И первое число,
И пятое, десятое,
И, наконец, тридцатое,
Последнее число?