Борис Слуцкий - Собрание сочинений. Т. 1. Стихотворения 1939–1961

Темный, словно сезонник,
Безрукий, как интеллигент,
Между трех сосенок
Проходу ему нет.

Безрукий, неприспособленный,
Никчемный, негодный,
По́том — не просо́ленный,
Гордостью не гордый.

Книжечек — неудачных
Неторопливый кропатель,
Ах ты, неудачник,
Рыжий, конопатый.

Ах ты, никудышник,
Недотепа, тюха.
Общий, закадычный,
Что-то вроде друга.

Ах ты, заседатель
На каждом заседанья,
Тихий посетитель,
Галочка на собраньи.
Галочка для кворума —
Вот твое содержанье
И также — твоя форма.

Я переехал из дома писателей
В дом рабочих и служащих,
Встающих в семь часов — затемно,
Восемь часов служащих.

В новом доме — куда просторнее.
Больше квартир, больше людей.
И эти люди куда достойнее
В смысле чувств, в смысле идей.

В новом доме раньше встают,
В среднем на два часа, чем в старом,
И любят, когда мясо дают,
И уже забыли про Сталина.

В новом доме мало собак,
Смирных, жирных и важных.
Зато на балконах много рубах
Белых, синих и красных.

Не долгие склоки, а краткие драки
Венчают возникшую неприязнь.
А на сплетни, слухи и враки
Всем жильцам наплевать.

В новом доме больше работниц,
Чем домработниц, и толпы ребят.
Наверно, о них меньше заботятся —
С утра до ночи в глазах рябят.

А дети старого дома, бывало,
Не подходили один к другому.
И потом их было очень мало,
Детей старого дома.

Словно ворот,
Что глотку сжимает,
Этот город
Мне в душу шибает,
Задевает меня, задувает,
Угашает и вновь воскрешает.

Мне не надо
Ни мяса, ни хлеба,
Лишь бы сверху
Московское небо,
Лишь бы были
И справа, и слева
Эти стили,
Что, право, нелепы.

Я не факел,
Я свечка простая,
Я не дуб,
Я травой прорастаю,
Я, как снег,
То пойду, то растаю,
И для всех
Я немногого стою.

Я, продутый твоими ветрами,
Я, омытый дождями твоими,
Я, подъятый тобою, как знамя,
Я, убитый тобою во имя.

Во какое же имя — не знаю.
Называть это имя — не хочешь.
О Москва —
Штыковая, сквозная:
Сквозь меня
Ты, как рана, проходишь.

Домик на окраине.
В стороне
От огней большого города.
Все, что знать занадобилось мне
Относительно тепла и холода,
Снега, ветра, и дождя, и града,
Шедших, дувших, бивших
в этот век.
Сложено за каменной оградой
К сведенью и назиданью всех.

В двери коренастые вхожу.
То́мы голенастые гляжу.
Узнаю с дурацким изумленьем:
В День Победы — дождик был!
Дождик был? А я его — забыл.

Узнаю с дурацким изумленьем,
Что шестнадцатого октября [22]
Сорок первого, плохого года
Были: солнце, ветер и заря,
Утро, вечер и вообще — погода.
Я-то помню — злобу и позор:
Злобу, что зияет до сих пор,
И позор, что этот день заполнил.
Больше ничего я не запомнил.

Незаметно время здесь идет.
Как романы, сводки я листаю.
Достаю пятьдесят третий год [23]—
Про погоду в январе читаю.
Я вставал с утра пораньше — в шесть.
Шел к газетной будке поскорее,
Чтобы фельетоны про евреев
Медленно и вдумчиво прочесть.
Разве нас пургою остановишь?
Что бураны и метели все,
Если трижды имя Рабинович
На одной
сияет полосе?

Месяц март. Умер вождь.
Радио глухими голосами
Голосит: теперь мы сами, сами!
Вёдро было или, скажем, дождь,
Как-то не запомнилось.
Забылось,
Что же было в этот самый день.
Помню только: сердце билось, билось
И передавали бюллетень.

Как романы, сводки я листаю.
Ураганы с вихрями считаю.
Нет, иные вихри нас мели
И другие ураганы мчали,
А погоды мы — не замечали,
До погоды — руки не дошли.

В звуковое кино не верящие
Много лет. Давным-давно
Не немое любим — немеющее,
Вдруг смолкающее
кино.

Обрывается что-то, портится,
Иссякает какой-то запас,
И лицо на экране корчится
И не может крикнуть на вас.

Речи темные, речи ничтожные
Высыхают, словно слеза.
Остаются одни непреложные
Лица, лики, очи, глаза.