Дмитрий Волчек: Полуденный демон

посуда наполнена ядом
фельдмаршал диктует приказ:
позиции под сталинградом
оставить в трагический час

брунгильда зегзицей рыдает
у зигфрида кровь на губах
и ангел над ними витает
с зердутовой розой в перстах

садится в утлую пирогу
брезгливый господин
задумался но вот диктует строго:
«рейхсканцелярия берлин —

томительно кипение чужбины
феллахи сфинксы субмарины

мелькает полумесяц медный
жужжит пчела трепещет тетива
и унтерменш кричит победно
татарские слова»

вновь я видел разрушенный дрезден
там холодные юнги лежат
доводилось в каморке железной
окровавленный грызть шоколад

в подземельи сливаются лица
голосит полевой телефон
вольдемар наклоняется к фрицу
говорит: «мне понравился он

кто бы знал что за сладкая мука
умирающего приласкать
целовать его вялую руку
и арийские бедра терзать»

подарок — лучше нет — летейская дремота
глаза скует асбестом димедрол
визг чайника как исповедь пилота
упрятанного в жестяной котел

— у печки бедной валенки согреешь
дрова плывут по выцветшей реке
бла-бла бла-бла: произнести не смеешь
ни слова на коварном языке

приставки флексии роятся лепестками
от ветра тусклого дуреет голова
и двери щелкают курками
как унтер-офицерская вдова

батюшки! грохнула черная медь
скальпель елозит в прибое
кровь полоумную можно согреть
только иголкой стальною

вот полыхнул александровский сад
бьется звезда на погосте
молния скачет и зубы блестят
у трансильванского гостя

там где простуженно морфий хрипел
нет ни рассудка ни дома
только куриное слово расстрел
как илиада знакомо

спешишь торопишься — куда?
всё в мертвенное пламя
где всласть топорщится звезда
советскими лучами

отшельник яму развернул
средь глины и навоза
и чудится далекий гул
и стоны паровоза

железный зверь к тебе идет
в пылающем веночке
он плоть тупую раздерет
на мелкие кусочки

рабочий класс встречает месяц май
на тормозе поблескивает сперма
играй гармонь о мать твою играй
про то как поступила с олоферном

коварная юдифь про то как вспыхнул куст
и спас господь исака от закланья
играй гармонь про то как взмыл от уст
эола пух про то как на веранде

мы пили чай в андроповском году
вокруг уже черемуха сияла
и быдло жадно ерзало в саду
и змейка из глазницы выползала

ходят женщины как птицы
участковый взад-вперед
«не пора ли вам жениться?»
любопытствует народ

что такое? почему?
«не пора ли к аналою?»
и хрипящую муму
тянут жадно за собою

слушай милое созданье
вот окопы мирозданья:

здесь торчат глаза пустые
наблюдая от тоски
в перистальтике россии
тощей иволги крюки

горел ли петербург? горел
горела ли москва? горела
из штабеля промерзших тел
старик вытягивает тело

больная жучка умерла
но было ей узнать отрадно
что злая шерсть ее пошла
на нить суровой ариадны

следил игру полутеней
комета помешала
немилосердный сноп огней
вот пемза вот мочало

хотелось спинку потереть
да ноги онемели
в огне бы адском их погреть
а не в сырой постели

развязкой славен водевиль —
он кротко улыбнулся
у няни персик попросил
и соком захлебнулся

зорге! зорге! по пещере
эхо булькнуло слюной
пробормочешь символ веры
господи! ступай за мной

в каждом коврике железном
промежуток должен быть
а присмотришься: там бездна
окунуться и забыть

как истлевшие пенаты
половицами скрипят
и топорщатся наяды
будто стая октябрят