Ованес Туманян - Стихотворения и поэмы

Пришел к Огану наш Давид.
«Мой дядя добрый, — говорит, —
Дай мне отцовского коня.
Дай меч, который из огня,
Отцовский пояс золотой
Да крест заветный боевой.
Его наборное седло,
Капу и булаву его!»
— «Как умер Мгер, с того я дня
Не выводил его коня,
Не брал я молнии-меча,
Оружья, лат с его плеча.
Не растравляй, не говори!
Всё тут, — коль хочешь, сам бери!»

Доспех отца надел Давид
И пояс с молнией-мечом,
На мощной длани крест висит, —
Вот на коня он сел верхом,
Прикрикнул — и коня пустил…
Оган-Горлан запел-завыл:
«Жаль, трижды жаль, пропал наш конь голубой.
Ах, наш конь голубой!
Жаль, трижды жаль, он пояс взял золотой,
Ах, пояс взял золотой!
Жаль, на себе он Мгера капу увез.
Ах, Мгера капу увез!»
Стал Давид серчать,
Повернулся вспять, —
Тот оторопел.
Иное запел:
«Жаль, новый наш лев, мой Давид погиб!
Ах, мой Давид погиб!»
Услыхал Давид,—
Он сойти спешит.
Огану к руке подошел сперва.
Оган, как отец и семьи глава.
Дал совет ему и перекрестил
И, благословив, на бой отпустил.

У Давида-льва был дядя один,
Гроза-великан, а звался Торос.
Про сасунский бой узнал исполин.
Он тополь взвалил на плечо, понес.
Он кричит врагам с далеких холмов:
«Иль больше у вас одной головы?
Что за люди вы? Или кто таков
Сасунец Давид, не знаете вы?
Неизвестно вам: крылат его конь!
Как явится с ним, да как пустит в пляс!
Убирайся прочь, Сасуна не тронь,—
Я пришел майдан очищать от вас!»

Враз тополем он как хватил шатры,
Их двадцать за раз сокрушил с плеча,
А Давид стоит на верху горы,
На поле глядит, как вишап [52] Вишап — чудовище в армянских мифах. , крича:
«Кто спит еще — дрему сгоняй!
А кто согнал — спеши, вставай!
Кто встал — доспехи надевай!
А кто надел — коней седлай!
Кто оседлал — скакать пускай!
Потом не лгать — легли, мол, спать,
Давид явился, мол, как тать».

Он прокричал и поскакал —
Огонь разящий, свет и гром,
На вражье войско он напал,
Сияя молнией-мечом.

До полдня он рубил, топтал,
И к полдню — крови был поток,
Он бурно тек, горяч и ал,
И трупы тысячами влек.

Во мсырском войске старец был.
Он много видел на веку.
«Пойду к Давиду, — дед решил, —
Он не откажет старику…»

Представ перед сасунским львом,
Разумно молвил старец тот:
«Век сила будь в мече твоем!
Твоя рука тебе оплот!

Послушать старика — не труд.
И своему поверь уму:
Чем провинился этот люд?
Его ты губишь почему?

Они все — дети матерям,
Они — светильники в дому,
Иной жену оставил там, —
Вдаль тяжело глядеть ему;

Иной — свой дом, малюток в нем,
Отца да мать и всю семью,
Иной — с завешенным лицом
Подругу юную свою.

То царь их пособрал везде,
Согнал бичом, грозил мечом!
Мы — бедняки, весь век в нужде,
Перед тобой мы грешны в чем?

Твой враг — Мелик, виновник сеч;
Коль боя жаждешь, — с ним сразись.
Зачем же ты возносишь меч
На тех, что горем упились?»

«Ты молвил хорошо, старик,—
Сказал Давид, — но знать хочу.
Укрылся где ваш царь Мелик,
Как день его я помрачу?»

— «А вон, под тем шатром большим.
Где дым валит, он крепко спит;
А дым тот — вовсе и не дым:
Из уст Мелика пар валит».

Едва замолкнули слова,
Давид к шатру верхом летит,
А у шатра — араба два,
И звонко крикнул им Давид:

«Где царь ваш? Где врага найду?
Пусть выйдет — встретимся в бою!
Коль смерть неймет — я смерть ему,
Не бьет никто — так я убью!»

Они ответили: «Привык
Семь дней без просыпу он спать, —
Уже три дня проспал Мелик,
Через четыре может встать».

— «Несчастный люд согнал гурьбой,
В крови он утопил людей! —
А сам в шатер ушел цветной,
Спать завалился на семь дней?

Он спит иль нет — мне дела нет!
Будите, чтобы шел сюда!
Спать уложу тебя, сосед, —
Так не проснешься никогда!»

Арабы встали — как им быть?
Прут накалили на огне.
Царя по пяткам стали бить,
А царь лишь охает во сне:

«Ох! Невозможно час один
Забыться от проклятых блох!» —
И только крякнул исполин.
Невозмутим был царский вздох.

Лемех достали от сохи.
Его калили на огне
И, раскаленным добела,
Царя хватили по спине.