Юджин Ли-Гамильтон - Воображенные сонеты (сборник)

Волы с полей плетутся вдоль плетня,
Бой колокольный отзвуком мигрени;
Вот по соседству скрипнули ступени —
Там ужинать садятся у огня.

А я лежу недвижимо в саду,
И думаю, что годы проведу
На этом ложе, немощью клейменном;

И утешаюсь рифмами, пока
На мир луна не глянет свысока
И не повиснет вон над тем лимоном.

Здоровье! Жизнь уходит день за днем,
И год за годом тонет, как в трясине,
Без перемен — твое крыло поныне
Печальный мой не осенило дом.

И в жизни, обернувшейся нулем,
Я смысл ищу, напрасно лоб морщиня,
Как те, чьи очи в море и пустыне
Ощупывают мертвый окоем.

Не так вопили греки в крае диком,
Полоску моря взорами сверля,
Как я тебя приветствовал бы криком;

Не как Колумб, стоявший у руля
В тот час, когда над корабельным гиком
Громоподобно ухнуло: «Земля!».

Сначала детство прочь мое ушло —
Куда ушли следы смешного пони,
Куда ушли цветы на горном склоне,
Коньки ушли, удилище, весло.

А после юность прыгнула в седло,
За музыкой и танцами в погоню —
Куда уходят девичьи ладони,
Куда уходит летнее тепло.

Теперь и зрелость тонет там же, где
Плач пленных птиц, и прошлогодний лед,
И каждый день, потраченный впустую.

Смирилась плоть, покорная узде,
Но мой мятежный дух крылами бьет,
Бездонности небесной салютуя.

Поэт, чей дух был кроток и смирен,
Изведавший австрийские темницы,
Оставил эти светлые страницы,
Италию поднявшие с колен.

И в Шпильберге, под гнетом мрачных стен,
Он сеял зерна, из каких родится
Свободы долгожданная пшеница,
Пока не завершился долгий плен.

Но для чего мой тесный каземат,
Где, в тщетном ожидании известий,
Надежды угли все слабей чадят?

Здесь не раздастся зов к священной мести,
Но сквозь решетки можно видеть взгляд
При тусклом свете тлеющих созвездий.

Полз желтый шар в небесной вышине,
Никак не достигая апогея,
А я лежал в кровати на аллее,
Считал часы, и тошно было мне.

Я наблюдал улиток на стене,
На полосы их раковин глазея:
Как будто разноцветные жокеи
У каждой притулились на спине.

Бегут улитки в трещинах стены
Быстрее, чем дневной спадает жар.
Лежу в саду, года мои длинны;

Часы мои — медлительный кошмар.
Улитки рядом с ними — скакуны;
Я ночи жду; и вот — скатился шар.

Отчаянье своих бескрылых дней
Плетением стихов я отгоняю,
Надеясь, что их будущность земная
Моей немного будет подлинней.

Но в клочья их порвал бы я, сумей
Встать с удочкой в руках на зорьке мая;
Пускай бумага уплывет немая
Вниз по ручью и канет меж камней.

Уймись, уймись, калечный пустомеля!
Уж никогда, дыханье затая,
Не встанешь ты на каменистой мели,

Где пенится бурлящая струя,
И мушкою подманенной форели
Не вытащишь вовеки из ручья!

Но если чудо вдруг произойдет,
И я однажды, путаясь в осоке,
Приду с любимой удочкой к протоке,
Когда раскинет вечер свой капот;