Коллектив авторов - Живая вода времени (сборник)

– Барменом я здесь был. Восемнадцать годков – ни дать не взять! Кто только перед глазами ни прошел. Какие крутые здесь совдепы тусовались! Деньги, как душ Шарко, шумели. Ну, правда, и работали. – Глаза Зиновия загорелись, он выпрямился, и по еле уловимому развороту Кондырев неожиданно заметил намек на что-то прежнее, артистичное и до сих пор незабытое.

– Здесь же и сломали меня, – тяжело вздохнул Зиновий.

Он потянул к колену штанину и показал длинный шов на ноге, ставший спасительной дорожкой к его сердцу. Зиновий опять изящно плеснул из-под газеты водки, и, выпив, принялся теперь уже подбрасывать маленький помидор.

– Пришел как-то с утра один чувачок. Харрис его звали. Я его знал. В свое время «нагрел руки» на чем-то, ну, и упырем стал. Ни дать, ни взять – хозяин жизни. Подай ему виски – пятьдесят граммов. Я налил. «Нет, – говорит, – давай уж лучше сто!» Потом вдруг передумал, бальзам попросил. Я вылил виски, налил бальзама. Он смеется, доволен, видя, как я завожусь. Бальзам налил – не пьет. И так меня вдруг повело, что до сих пор понять не могу. «Ах, ты, – думаю, – фраер, ну погоди!»

А сам еле сдерживаю себя, буквально меня трясет. Ведь понимаю, что он провоцирует меня, а взять себя в руки не могу.

– Ты, может, сейчас прикинешься и шампанского захочешь? – медленно так говорю ему.

– А что, может быть, и захочу, – оскалился этот гад. – Твое дело лакейское! Я плачу, что хочу, то и заказываю.

– Что я ему, илот какой-нибудь?! Ведь и я здесь родился и потом – не бедуин! Оба здесь росли, землю одну топтали. Одни и те же бабы к «хозяину» в штаны лазили. А тут, поди ж, помет я для него стал. Лакей! – И тут врезал я ему, да так, знаешь, от души, с оттяжкой! Как бильярдный шар он в угол «свояком» врезался. Потом, вижу – встал, отряхнулся и зашипел мне:

– Ну, морда ты этакая, я тебе устрою! Поймешь, наконец, кто здесь теперь хозяин.

И – устроил! – Зиновий помолчал, хотел было закусить помидором, да не стал. Задумался ненадолго, опять на глаза влага набежала, да челюсти сжались мертвой хваткой. – А потом серийный фильм начался, вроде «Места встречи изменить нельзя». Каждый день он с приятелями стал появляться – пасти меня. Издалека вижу, вооружены они, прицелы блестят. В первый день я тесак взял на кухне. Кое-как дошел до дома. От Майори до моего дома ровно три тысячи шагов. Пришел, сердце вываливается: «скорую» моя Валя вызвала.

На второй день снова они появились, но я уже на работу «парабеллум» захватил и газовый баллончик для нахальных ресниц. Возвращаюсь вечером домой, выстрелы слышу за спиной. И опять у меня сердце – хвать! И снова – «скорую». А на третий день, они в бинокль весь день на меня на работе глазели. Вышел в Майори из электрички, прошел своих тысячу пятьсот шагов и, чувствую – не могу. Кол посередине груди. Лечь, думаю, что ли? Решат, что пьяный. Я ведь тогда в мундире ходил, при бабочке – не этому чета, – Зиновий скользнул потной рукой по рубахе. – Потащился, держась за заборы, домой. А в затылок мне окуляры целятся: то ли бить будут, то ли стрелять. Коли один-два – нестрашно! А то ведь человек пять по следу идут. Весь расчет – на количество. Дошел до дома – кричу Вале: «Быстрей «скорую», подыхаю.» И шарах – с ног долой! Увезли! Как утопающего за шиворот вытащили. С тех пор – инвалид второй группы. Сорок пять лат на все про все. Меня починили, четыре артерии новых проложили, а дом мой, – он грустно посмотрел на сгоревший ресторан, – видно не оклемается. Так видно и будет черными подтеками глазеть на пустой пляж. В жизни хорошее не запоминаешь, а плохое – бери топор – не вырубишь. Фантастический реализм, дружище, – экономика на якоре, лат дороже доллара, жизнь взаймы. Понастроили всякой чепухи, думают – Беверли Хиллз тут, а о моей русалке забыли. Некому даже грязь стереть. – Они подошли к стене здания, и Зиновий, подобрав клочок газеты, стал оттирать чью-то похабень у проема.

– Видишь, русалка моя, не получается. Грязь и дикость под кожу тебе влезли, словно наколка.

Помидор неожиданно выпал у него из руки и покатился вниз по тропинке. Катился он далеко, к морю. Какой-то толстый дядя, пробегая, наступил на него, и, на ходу отряхивая ногу, побежал дальше.

Море было спокойным. Только вдалеке, почти на горизонте, чернел какой-то предмет – то ли бак, то ли рубка сказочной субмарины.

Аверьянов Евгений Иванович

Живет и работает в Москве. Поэт, писатель, публицист. Секретарь Московской областной организации Союза писателей России, член Союза журналистов России. Лауреат Всероссийской литературной премий имени Николая Рубцова, Ярослава Смелякова. Автор книг стихов «Патруль жизни», «Под прицелом», «Меня раскаянье не мучит».