Коллектив авторов - Живая вода времени (сборник)

Отраженье с любовью глядело,

Словно тысяча праведных дев.

Отраженье глядело фатально,

Но светился печально мой кров.

А во мне, повторяясь зеркально,

Разгоралась, как факел, любовь…

Катастрофические события 1917 г. обнажили метафизическую «бездну»: «русского» самосознания. [2] Самых разных мыслителей – от М.О. Меньшикова [3] до Андрея Белого [4] – охватил единогласный ужас – перед разверзнувшимся абсолютом.

Потащило в пропасть бытия.

Пришлось признать новый «объект» умозрения и открыть – в себе – иной секуляризованный– «мрак»: «неумирающей смерти» [5] – «вечно живущей смерти» [6] – «сущего ничто». [7] Естественно: вскрылись – «смертобожнические» [8] вены – у просветившихся на миру душ. Воочию: преисполнились – кровавыми лучиками – притягательные «небеса». «Процесс люциферического самопреодоления в человеке и при помощи человека» [9] – успешно синтезировал – «духовную» плоть. «Интеллигентское» «бытие» – вдосталь спаслось – в «жалком оригинальничан: ьи»… [10]

С самого рождения подобное «русское» самосознание воспитывалось очевидной заморской «млечностью». Здесь не место оспаривать приоритет такой «русскости», [11] скажем, у просвещенных менторов второй половины XVIII в. [12] или у И.В. Киреевского и А.С. Хомякова. [13] Все равно определять свое я – «можно только. [чужим]» [14] суждением: через вольтерианский – масонский – или святоотеческий! – дизъюнктивный предикат.

Логическим основанием оказывался «первофилософский» [15] принцип: однозначно-онтологического – я-чества. Единый и неделимый – для «доказательства» «бытия»: Запада.

Платонизм и картезианство обязались добывать оное из наивернейших глубин мистической и рационалистической интроспекции. Вознесся «истинный» холм субъектных идей и категорий, освятившихся монополизированным правом на своеобразность: кроме-ши. Диалектически и дедуктивно выверенная отсебятина провозгласилась «млечной» эссенцией Божественных благ, не важно – чихающих или запад-ающих на первичные – чистые – страницы.

Эксгумированному «самобытию» некуда стало деваться. Семантические буквы оградились – всесущее.

Оставалось пожирнее вычертить полновесную «нигилистическую» кляксу – «конкретно» – утопив «бога» [16] – в катастрофическом объекте.

Один Кант пожалел своего – «предтечного» – Творца, согласившись с Его пожизненным заключением: в себе. Но такое люциферическое снисхождение – не могло не обернуться – клиническим слабоумием.

Метафизическая пощада – невыносима.

Но подлинная русская мысль не обожествляла «чисто»: ветхое – самосознание – хватало с него – исподней – бездны: первородного греха. Без идейных и категориальных «причастий». Что говорить о буквалистском «бытии», тем более, с «интеллигентским» заклятием?!..

Только «поэтическое» творчество не претендует на однозначно-онтологическую самость, ограничиваясь бесконечной игрой воображения и «невегласным» [17] вдохновением – по «талантливому» [18] подобию Бога, который тоже – «невежда» из-за своего апофатического имени «Сый» [19] (Исх 3-14), который тоже – «Поэт». [20]