Вчитайтесь в древнерусские тексты с их неприступным взятием семантической буквы, точнее: идейно-категориальной крепости.
Уже митрополит Иларион не спешит захватывать укрытую в денотате истину, принципиально отказываясь от ее «потустороннего» штурма. Никакого метафизическогозапала – никакой исключительно «положительной» аналогии «бытия» и «мышления»– не подводится к трансцендентной цели. Напротив, разворачиваются лексические ряды – занимаются многозначные позиции. «Всесущая» буква оказывается в полном окружении.
Время от времени ей удаются определенные вылазки на «свет» – при отчаянной поддержке «первофилософских» стрел. Кто-то из живых ассоциаций – падает, кто-то – замирает. Но не вечны и сами идеи-категории.
Смертны – все «вещные» буквы.
Одна первообразная цепь вдохновения восстанавливается вновь и вновь. Одно оригинальное воображение«отражает» «онтологические» наскоки.
Христос замыкается в красноречивом молчании – Пилат растворяется в маргиналии (Иоан 18–35).
Истина сохраняется в невегласной полисемантике– сущее «не продумывается» [21] до конца. Живо «бытийствует» тварное творчество христианина – живо заканчивается неприступный захват «пятибуквия».
Смертоносно, смертоносно абсолютно-грешное «ничто».
Поэтическая «нищета» древнерусского текста не претендует на «умертвление» Бога – она обогащается в авторском тяланте. Под апофатическими сводами Благодатно-церковного просвещения.
Здесь прекращается всякая жизнь и начинается духовное прозрение. Здесь потопляется всякая буква и «стыновеет» таинственный зрак.
Потомок Адама причащается к своему первородному естеству – сразу зарождается покаянное самосознание. Потомок Адама обрящивает смертоносное я – сразу возникает красноречивейшая тишина.
Первозданной личности становится просто не по себе.
Открывается страшная тайна: тайна антропоцентрического «самобытия». Открывается абсолютный безысход: безысход невыносимого самопроизвола. «Человек ляжет и не встанет; до скончания неба он не пробудится, и не воспрянет от сна своего» (Иов 14–12).
Агония – собственная Богозаконная – агония – поражает ветхую душу.
Бездна – креационистская – бездна – усугубляет свободу в себя.
Покаянная лестница – первозданной «тьмы». Непосредственный «свет» – постоянно генезисной оригинальности.
Вас не пере-жить в увеко-у-веченном «гробу» – вас не пере-жить при откровенно повапленном «отце» (Иов 17–17).
Однозначное идолопоклонство перед «самобытием» не может не «конкретизироваться» в метафизическом разложении.
Нет, лучше не утолять невегласный голод эссенциалистическим буквоедством.
Нет, лучше исихастное самосознание, чем секуляризованный опарыш «истин».
В противоположные стороны устремилась подлинно-русская душа, обретая опосредствованный опыт: живой буквы – и непосредственный: умирающего духа.
С противоположных концов подступила подлинно-русская душа к оригинальности: смиренной твари.
Не-а-сущая игра воображения ознаменовала – Божие «сый». Сущее самосознание «абсолюта» разоблачило – свой грех.
Мышление и бытие неслиянно не слились в непродуманной тайне и истинной тьме. Культура и православие – в чистом слове и чистом безмолвии.
Правда, древнерусский «поэт» не довершил «само-небытийную» метафизику и покаянную культуру.
Ему хватало онтологического вдруг: Благодати.
Иных гарантий Спасения нету.
ОтДобра не искалидобра – в благочестиво-оригинальной бездне.
«Классически»-светская отсебятина – еще не «обожилась» – «интеллигентски»-светское просвещение – еще не снизошло. «Невегласные» чернила могли не увековечивать подлинную русскость ни в огне, ни в воде, ни под медные трубы – «других богов» (Исх 20-3).
Московский митрополит Платон (Левшин; 1737–1812) не принадлежал к привычно-«всеединому» сонму «классической» «первофилософичности», не сгорев – не утонув – не сделавшись знаменитым в ее «самобытном» котле.
Православный иерарх нашел в себе силы на антиномический синтез древнерусской души: буквалистского опыта бессмертия и – духовного опыта умирания.В противовес «а-вто»-р-ично-«онтологическим» интроспекциям создается действительно оригинальная метафизика: истинного само-не-бытия – сразу приобретающего непосредственный характер: «ада» – «рва» – «гроба» – «темноты» – «сени смертной» [22] – первородного русского самосознания. Антропоцентрическое естество заключается в культуроносной крепости не-а-сущей буквы. Изначальный грех самопроизвольно зажмуривается от своего ужасающего «света».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу