Владимир Набоков - Бледное пламя. 1-й вариант

Мне утро — лучший час {113} и лето — лучший срок.
Однажды сам себя я подстерег
В просонках — так, что половина тела
Еще спала, душа еще летела.
Ее поймал я на лугу, топаз рассвета
Сверкал на листьях клевера, раздетый
Стоял средь луга Шейд в одном полуботинке,
880 Тут понял я, что спит и эта половинка,
И обе прыснули, я сел в своей постели,
Скорлупку утра день проклюнул еле-еле,
И на сырой траве, блистая ей под стать,
Стоял ботинок! Тайную печать
Оттиснул Шейд, таинственный дикарь,
Мираж, морока, эльфов летний царь.

Коль мой биограф будет слишком сух
Или несведущ {114} , чтобы ляпнуть вслух:
«Шейд брился в ванне», — заявляю впрок:
890 «На петлях и винтах шла ванны поперек
Стальная полоса, чтоб прямо пред собой
Он мог поставить зеркало, — ногой
Горячий кран крутя (он пользовался правой),
Сидел он, как король {115} , весь, как Марат, кровавый.»
Чем больше вешу я, тем ненадежней кожа.
Такие есть места! — хоть рот, положим:
Пространство от улыбки до гримасы
Истерзано порезами. Участок
Возьмем иной — удавку для богатых,
900 Подбрюдок {116} , — весь в лохмотьях и заплатах.
Адамов плод колюч. Я расскажу теперь
О горестях, которых вам досель
Никто не сказывал. Пять-шесть-семь-восемь. Чую,
И десяти скребков не хватит, и вслепую
Проткнув перстами сливки и клубнику,
Опять наткнусь на куст щетины дикой.

Меня смущает однорукий хват,
Что по щеке съезжает без преград
В один рекламный мах от уха до ключицы
910 И гладит кожу любящей десницей.
А я из класса пуганых двуруких,
И как эфеб, лелеющий подругу
В балетном па, так левая рука
За правой тянется, надежна и легка.

Теперь скажу… Гораздо лучше мыла
То ощущенье ледяного пыла,
Которым жив поэт, — как точных слов стеченье,
Внезапный образ, холод вдохновенья
Скользнут по коже трепетом тройным, —
920 Так дыбом волоски {117} . Ты помнишь тот мультфильм,
Где ус держал, не дав ему упасть,
«Наш Крем {118} », а косарь резал всласть?

Теперь скажу о зле, как отродясь
Никто не говорил. Мне ненавистны: джаз
Весь в белом идиот, что черного казнит
Быка в багровых брызгах, абстракционист
Бракованный, ряжоный примитив,
Бассейны, в магазинах музыка в разлив,
Фрейд {119} , Маркс, их бред и мрак, идейный пень с кастетом,
930 Убогие умы и дутые поэты.

Пока, скрипя, страной моей щеки
Тащится лезвие, ревут грузовики {120}
И огибают челюсть, и машины
Ползут по склону вверх, и лайнер чинно
Заходит в порт, и в солнечных очках
Турист бредет Бейрутом — там, в полях
Старинной Земблы {121} , между ртом и носом
Идут стерней рабы и сено косят.

«Жизнь человека {122} — комментарий к темной
940 Поэме без конца.» Использовать. Запомни.

Брожу по комнатам. Тут рифму отыщу,
Там натяну штаны. С собой тащу
Рожок для обуви. Он станет ложкой. Съем
Яйцо. Ты отвезешь затем
Меня в библиотеку. А в седьмом
Часу обедаем. И вечно за плечом
Маячит Муза, оборотень странный, —
В машине, в кресле, в нише ресторанной.

И всякий миг {123} , и всякий миг {124} ты снова
950 Со мной, любовь моя, под слогом, выше слова,
Живящий ритм творя. Как в прежние века
Шум женских платьев плыл издалека,
Так мысль твою привык я узнавать
Заранее. Ты — юность. И опять
В твоих устах прозрачны и легки
Тебе мной посвященные стихи.

«Залив в тумане» — первый сборник мой
(Свободный стих), за ним — «Ночной прибой {125} »
И «Кубок Гебы», влажный карнавал
960 На нем закончился, — потом я издавал
Одни «Стихи». (Но эта штука манит
В названье лунный свет. Ну, Вилли! «Бледный пламень» {126} .)

Проходит день под мягкий говорок
Гармонии. Мозг высох. Летунок
Коричневый, глагол, что я приметил,
Но применить не смог, подсохли на цементе.
И может тем и люб мне Эхо робкий сын,
Consonne d'appui , что чувствую за ним
Продуманную в тонкостях, роскошно
970 Рифмованную жизнь.
Я чувствую, мне можно
Постигнуть бытие или хотя бы часть
Мельчайшую, мою, лишь только через связь
С моим искусством, в сладости сближений,
И коль под стать строка моей Вселенной,
То верю, есть размер, которым обуян
И мир светил, — подозреваю: ямб.
Я верую разумно: смерти нам
Бояться нечего, я верю, — где-то там
Она нас ждет, как верую, что снова
980 Я встану завтра в шесть, двадцать второго
Июля месяца, в год пятьдесят девятый,
И верю, день получится приятный.
Будильник сам поставлю и зевну,
И Шейдовы «Стихи» на полку их верну.