Луций Сенека: Октавия

Взял в жены Гебу бог Геркулес,

И не страшен ему Юноны гнев;

Но мудро она подавила боль,

Победила мужа смиреньем своим,

И знает она, что теперь не уйдет

Громовержец с эфирного ложа ее,

Не пленится красою смертной жены,

Не покинет опять высокий чертог.

И ты, Юнона земная, ты

Сестра и супруга Августа, боль

Укроти свою.

Октавия

Скорей соединятся звезды с волнами,

Огонь с водой и с небом - Тартар сумрачный,

С росистой тьмой ночною - благодатный свет,

Чем с нечестивым нравом мужа злобного

Смирится дух мой; брата не забыла я!

О, если бы на голову проклятую

Тирана царь богов обрушил молнию,

Которой часто землю потрясает он,

Пугая нам сердца грозовым пламенем

И знаменьями новыми. Мы видели

Комету, гривой огненной блиставшую,

Там, где Воот повозкой правит медленной,

Где вечной ночи холод и где блещет Ковш.

Все осквернил тиран своим дыханием

Вплоть до эфира; и сулят созвездия

Беду народам всем, подвластным деспоту.

Не столь ужасен был Тифон, которого

Юпитеру на горе родила Земля.

Теперь и смертным и богам чума грозит:

Богов из храмов дерзко изгоняет враг,

А граждан - из отчизны. Брата он убил

И видит свет! Кровь пролил материнскую

И жизнь его не прервалась зловредная!

Отец-всевышний! Для чего напрасно ты

Рукой непобедимой мечешь молнии

И до сих пор не поразил преступника?

О, если б за злодейства поплатился он,

Нерон поддельный, выродок Домиция,

Тот, кто ярмом позорным угнетает мир,

Пороками пятная имя Августа!

Кормилица

Да, я согласна: недостоин он тебя,

Но року не противься, и с судьбой смирись,

И гнев твой ярый укроти, питомица;

Быть может, существует бог карающий,

И день для нас еще наступит радостный.

Октавия

Уж с давних пор всевышних тяжкий гнев навис

Над нашим домом; и Венера первая

Терзала мать мою любовным бешенством:

Замужняя в безбожный брак вступила вновь,

Забыв о нас, о муже и о совести.

С распущенными волосами, грозная

Эриния, вся змеями увитая,

Явилась мстительницей к ложу адскому

И кровью погасила факел дерзостный,

Подвигнув дух разгневанного цезаря

На страшное убийство. Так погибла ты,

О мать моя! Меня на горе вечное

Ты обрекла и к теням увлекла вослед

И сына, и супруга, жалкий род предав.

Кормилица

Дочерний плач не начинай ты сызнова

И не тревожь, стеная, маны матери,

Наказанной за тяжкое безумие.

На орхестру входит хор римских граждан.

Хор

Что за молва долетела к нам?

О, если б могли мы не верить ей,

Так много раз морочившей нас,

О, если бы в цезарев брачный чертог

Супруга новая не вошла

И осталась хозяйкой Клавдия дочь,

Чтоб родить потомков - мира залог,

Чтобы, войны забыв, ликовала земля

И Рима честь не померкла вовек.

Достался брата брачный покой

Юноне в удел,

Почему же Август супругу-сестру

Заставляет покинуть отчий дворец?

Чем поможет теперь благочестье ей,

Целомудренный стыд, и чистая жизнь,

И родитель-бог?

И мы, едва лишь погиб наш вождь,

Позабыли его, и мучительный страх

Убедил нас предать его детей.

Настоящая доблесть прежде жила

У римлян в сердцах, и в жилах у них

Струилась воистину Марса кровь:

Из наших стен изгнали они

Надменных царей;

Не остались без мести и маны твои,

О дева, кого рукою своей

Убил отец, чтоб не быть ей рабой,

Чтоб награды победной стяжать не могла

Нечистая страсть.

И тотчас война началась тогда,

Когда от своей погибла руки

Та, кого обесчестил лютый тиран,

Лукреция дочь.

Поплатилась и ты за злодейство твое

Жена Тарквиния, Туллия дочь,

Что дерзнула отца убитого труп

Колесом нечестивой повозки попрать

И несчастное тело его не дала

Возложить на костер.

Преступленье сыновнее видел и наш

Безрадостный век: коварно послал

Нерон на пагубном корабле

В Тирренское море родную мать.

По приказу покинуть безбурный причал

Мореходы спешат,

Весла режут с плеском соленую гладь,

Вылетает в открытое море корабль,

Но в назначенный миг все швы разошлись,

И открылась щель, дав проход воде.

Тут пронзительный крик поднялся до звезд,

И женский горький раздался плач.

Пред очами у всех витала смерть,

Для себя лишь спасенья каждый искал:

Одни, сорвав обшивку с кормы,

Плывут, нагие, к доскам прильнув,

Другие стремятся к берегу вплавь,

И многих топит безжалостный рок.