Гай Катулл - Книга стихотворений

Вот ужо я вас
Мерзкий Фурий с Аврелием беспутным!
Вы, читая мои стишки, решили
По игривости их, что я развратен?
Целомудренным быть благочестивый
Сам лишь должен поэт, стихи - нимало.
У стихов лишь тогда и соль и прелесть,
Коль щекочут они, бесстыдны в меру,
И легко довести до зуда могут, -
Не ребят, говорю, но и брадатых,
Тех, которым не в мочь и ляжкой двигать.
Из-за тысячи тысяч поцелуев
Перестали меня считать мужчиной?
Вот ужо я вас

О Колония, хочешь ты на мосту своем длинном
Порезвиться и поплясать, да боишься решиться:
Стар мостишко, столбами слаб, да и строен из дряни,
Бедный рухнет того гляди в тину кверху ногами.
Пусть же мост, как желаешь ты, ветхий сменится крепким
И окажется даже впрок для священных плясаний.
Я, Колония, между тем, всласть хочу насмеяться:
Есть у нас гражданин один - вот кого бы охотно
Я с моста твоего швырнул с головой и ногами;
Только там, непременно там, где болотина шире,
Где зловонная гуще грязь и бездоннее тина.
Больно он не остер умом, понимает не больше,
Чем в дрожащих руках отца годовалый младенец.
А у глупого есть жена в лучшем возрасте жизни,
Избалованней и нежней, чем козленок молочный:
Вот за ней бы и глаз да глаз, как за спелою гроздью,
А ему-то и дела нет, пусть гуляет, как хочет,
Он лежит, не подымется, как в канаве ольшина,
Чей у корня подрублен ствол топором лигурийца,
И не чувствует, есть жена или все уж пропало.
Точно так же и мой чурбан: спит - не слышит, не видит,
И не знает, кто сам он есть, и живет он, иль мертвый.
Вот его и хотел бы я с вашей сбросить мостины -
Тут, авось, уж встряхнется он, как хлебнет из болота
И оставит в густой грязи непробудную спячку,
Как во вмятине вязкой мул оставляет подкову.

Ты, о всех голодов отец, Аврелий,
Тех, что были уже и есть поныне,
И которые впредь нам угрожают,
Вздумал ты обладать моим любимцем,
И притом на виду: везде мы вместе,
Льнешь к нему и забавам всяким учишь.
Тщетно. Сколько ни строй мне всяких козней,
Все же первый тебя я обмараю.
Если будете вы блудить, наевшись,
Я, пожалуй, стерплю. Но вдруг - о горе! -
Будешь голодом ты морить мальчишку?
Это дело ты брось, пока прилично,
Или бросишь, когда замаран будешь.

Суффен, которого ты знаешь, Вар, близко, -
Прелестный человек: умен, остер, вежлив.
Но он же и стихов насочинял бездну:
В день выдает по десять тысяч строк с лишним.
И не на палимпсесте он стихи пишет,
Как водится, - папирус у него царский,
На новых палках, шнур и переплет - красны,
Свинцом линован свиток и оттерт пемзой.
Но почитай стихи: и где ж Суффен прежний?
Из них глядит пастух иль землекоп серый,
И до чего же страшный, не узнать вовсе.
Так, значит, тот, кого мы шутником звали
И тертым остряком, или еще хуже, -
На деле груб, грубее мужичья, только
Своих стихов коснется. Для него слаще
Минуты нет, когда стихи писать сядет.
Как он любуется собой и как счастлив!
Но все мы слабы: нет ведь никого, в ком бы
Не обнаружился Суффен, хотя б в малом.
Так суждено, у каждого своя слабость.
Никто не видит сам, что за спиной носит.

Фурий, раб за тобой ларца не носит,
Нет клопов, пауков, тепла в жаровне,
Есть родитель зато с женой, чьи зубы
Даже камень, и то глодать готовы.
Ты с подобным отцом и с этой чуркой,
То есть мачехой, жить отлично можешь.
Что ж тут дивного? - все вы трое здравы,
И желудок варит, и не дрожите,
Что ваш дом погорит иль рухнет за ночь;
Не грозит вам злодей, вам яд не страшен,
Ни иная беда, каких немало.
Тело ссохлось у вас, как роговое,
Иль, вернее, любого рога тверже
От жары и от стуж, - к тому же голод!
Не на зависть ли всем такая доля?
Не потеете, не течет из носа,
И слюна не бежит, и нет мокроты.
Но о том я скажу, что поопрятней,
Что любой солоницы зад твой чище:
За год десять лишь раз на низ ты ходишь,
Да и какаешь ты бобом да галькой.
Если ж их растирать начнешь в ладонях,
Так и пальцев себе не замараешь.
Эту выгоду, Фурий, это счастье
Не считай пустяком, не презирай их!
Так каких еще в долг тебе сто тысяч?
Брось просить: и без этого ты счастлив!

Всех Ювенциев цвет, причем не только
Ныне здравствующих, но живших раньше,
Даже тех, кому жить еще придется, -
Лучше денег ты сунь сему Мидасу
Без раба и ларца, чтоб он не думал
Впредь тебе докучать своей любовью.
"Разве ж он не красив?" - Красив, да только
Ни раба, ни ларца при нем не видно.
Что захочется, делай с ним, но помни:
Ни раба, ни ларца при нем не видно.