Гай Катулл: Книга стихотворений

Плачьте, о Купидоны и Венеры,
Все на свете изысканные люди!
Птенчик умер моей подруги милой,
Птенчик, радость моей подруги милой,
Тот, что собственных глаз ей был дороже.
Был он меда нежней, свою хозяйку
Знал, как девушка мать родную знает.
Никогда не слетал с ее он лона,
Но, туда и сюда по ней порхая,
Лишь одной госпоже своей чирикал.
А теперь он идет дорогой темной,
По которой никто не возвращался.
Будь же проклят, о мрак проклятый Орка,
Поглощающий все, что сердцу мило, -
Ты воробушка милого похитил!:
О слепая судьба! О бедный птенчик!
Ты виновен, что у моей подруги
Покраснели от слез и вспухли глазки!

Корабль, который здесь вы, гости, видите,
Хоть мал, а говорит, что был он всех быстрей,
Что ни одна громадина плавучая
Ни разу не могла опередить его,
На веслах ли несясь, под парусами ли;
Что это подтвердит и Адриатики
Бурливой брег, и острова Кикладские,
И Родос благородный с дикой Фракией,
И Пропонтида, и лука Понтийская,
Где - нынешний корабль - стоял он некогда
Косматым лесом. На киторском темени
Широко он шумел листвой глаголющей.
Понтийская Амастра, щедрый буками
Китор, все это знали вы и знаете, -
Так говорит корабль. С времен запамятных
Он возвышался у тебя на маковке,
В твоем он море весла в первый раз смочил
И через столько бурь с их злобой тщетною
Хозяина доправил, слева, справа ли
Юпитер кликал ветры иль, содействуя,
Дул с двух сторон и ходу прибавлял ему.
Обетов никаких береговым богам
Он не принес ни разу до прибытия
Морями всеми к озеру прозрачному.
Так было. А теперь он тихо старится
В укрытии, вам, братья, посвятив себя,
Двойничный Кастор и двойничный Кастора.

Будем, Лесбия, жить, любя друг друга!
Пусть ворчат старики - за весь их ропот
Мы одной не дадим монетки медной!
Пусть заходят и вновь восходят солнца, -
Помни: только лишь день погаснет краткий,
Бесконечную ночь нам спать придется.
Дай же тысячу сто мне поцелуев,
Снова тысячу дай и снова сотню,
И до тысячи вновь и снова до ста,
А когда мы дойдем до многих тысяч,
Перепутаем счет, чтоб мы не знали,
Чтобы сглазить не мог нас злой завистник,
Зная, сколько с тобой мы целовались.

Флавий! Верно, о ней, своей любезной,
Будь она недурна, не будь нескладна,
Ты сказал бы Катуллу, не смолчал бы.
Но молчишь ты, стыдясь, и я не знаю,
Ты с какой же связался лихоманкой?
Но что ты не вдовцом проводишь ночи,
Громко ложе твое вопит венками
И сирийских духов благоуханьем;
И подушки твои, и та, и эта,
Все во вмятинах, а кровати рама
И дрожит, и трещит, и с места сходит.
Бесполезно скрывать, и так все видно.
Что? Да весь исхудал ты с перелюба,
Значит много себе позволил дури.
Лучше мне обо всем, и злом и добром,
Сам скажи, - и тебя с твоей любовью
До небес вознесу в стихах изящных.

Сколько, спрашиваешь, твоих лобзаний
Надо, Лесбия, мне, чтоб пыл насытить?
Много - сколько лежит песков сыпучих
Под Киреною, сильфием поросшей,
От Юпитеровой святыни знойной
До гробницы, где Батт схоронен древний;
Сколько на небе звезд в молчаньи ночи
Видит тайны любви, блаженство смертных!
Поцелуев твоих, чтоб было вдосталь
Для безумца Катулла, нужно столько,
Чтобы их сосчитать не мог завистник,
Нечестивый язык не мог бы сглазить.

Катулл несчастный, перестань терять разум,
И что погибло, то и почитай гиблым.
Еще недавно были дни твои ясны,
Когда ты хаживал на зов любви к милой,
Которую любил я крепче всех в мире.
Вы знали разных радостей вдвоем много,
Желанья ваши отвечали друг другу.
Да, правда, были дни твои, Катулл, ясны.
Теперь - отказ. Так откажись и ты, слабый!
За беглой не гонись, не изнывай в горе!
Терпи, скрепись душой упорной, будь твердым.
Прощай же, кончено! Катулл уж стал твердым,
Искать и звать тебя не станет он тщетно.
А горько будет, как не станут звать вовсе:
Увы, преступница! Что ждет тебя в жизни?
Кто подойдет? Кого пленишь красой поздней?
Кого любить ты будешь? Звать себя чьею?
И целовать кого? Кого кусать в губы?
А ты, Катулл, решась, отныне будь твердым.

Ты, Вераний, из всех мне близких первый
Друг, имей я друзей хоть триста тысяч,
Ты ль вернулся домой к своим пенатам,
Братьям дружным и матери старушке?
Да, вернулся. Счастливое известье!
Видя целым тебя, вновь буду слушать
Об иберских краях, делах, народах
Твой подробный рассказ: обняв за шею,
Зацелую тебя в глаза и в губы.
О! Из всех на земле людей счастливых
Кто меня веселей, меня счастливей?