Николай Рубцов - Тихая моя родина (сборник)

Разметавши волосы и руки,
Как дитя, спала она в постели,
И разбоя сдержанные звуки
До ее души не долетели…

С той поры пошли о Ляле слухи,
Что умом свихнулся он немного.
Злится Ляля, жалуясь Шалухе:
– У меня на сердце одиноко.

Недоволен он своей Шалухой,
О княжне тоскует благородной,
И бокал, наполненный сивухой,
Держит он своей рукой холодной.

Вызывает он к себе Бархотку
И наказ дает ему устало:
– Снаряжай друзей своих и лодку
И немедля знатную молодку
Мне доставь во что бы то ни стало!

А за то моя тебе награда,
Как награда высшая для вора,
Все, как есть, мое богатство клада…
Что ты скажешь против договора?

Не сказал в ответ ему ни слова
Верный друг. Не выпил из бокала.
Но тотчас у берега глухого
Тень с веслом мелькнула и пропала…

Дни прошли… Под светлою луною
Век бы Ляля в местности безвестной
Целовался с юною княжною,
Со своей негаданной невестой!

А она, бледнея от печали
И от страха в сердце беспокойном,
Говорит возлюбленному Ляле:
– Не хочу я жить в лесу разбойном!

Страшно мне среди лесного мрака,
Каждый шорох душу мне тревожит,
Слышишь, Ляля!.. – Чтобы не заплакать,
Улыбнуться хочет и не может.

Говорит ей Ляля торопливо,
Горячо целуя светлый локон:
– Боже мой! Не плачь так сиротливо!
Нам с тобой не будет одиноко.

Вот когда счастливый час настанет,
Мы уйдем из этого становья,
Чтобы честно жить, как христиане,
Наслаждаясь миром и любовью.

Дом построим с окнами на море,
Где легко посвистывают бризы
И, склонясь в дремотном разговоре,
Осеняют море кипарисы.

Будет сад с тропинкою в лиманы,
С ключевою влагою канала,
Чтоб все время там цвели тюльпаны,
Чтоб все время музыка играла…

– Атаман! Своя у вас забота, —
Говорит Бархотка, встав к порогу, —
Но давно прошла пора расчета,
Где же клад? Указывай дорогу!

– Ты прости, Бархотка мой любезный,
Мне казна всего теперь дороже!
– Атаман! Твой довод бесполезный
Ничего решить уже не может!

– Ты горяч, Бархотка, и удачлив,
Что желаешь, все себе добудешь!
– Атаман! Удачлив я, горяч ли,
Долго ты меня морочить будешь?

Атаман, мрачнея понемногу,
Тихо сел к потухшему камину.
– Так и быть! Скажу тебе дорогу,
Но оставь… хотя бы половину.

– Атаман! Когда во мраке ночи
Крался я с княжной через долину,
Разве я за стан ее и очи
Рисковал тогда наполовину?

– А не жаль тебе четвертой доли? —
Ляля встал взволнованно и грозно.
– Атаман! Тебя ли я неволил?
Не торгуйся! Поздно, Ляля, поздно…

Ляля залпом выпил из бокала
И в сердцах швырнул его к порогу.
– Там, где воют ветры и шакалы,
Там, в тайге, найдешь себе дорогу!

Поздний час. С ветвей, покрытых мглою,
Ветер злой срывает листьев горсти.
На коне испуганном стрелою
Мчится Ляля в сильном беспокойстве.

Мчится он полночными лесами,
Сам не знает, что с ним происходит,
Прискакал. Безумными глазами
Что-то ищет он… и не находит.

– Где княжна? – вскричал
разбойник Ляля
Сквозь тугой порыв лесного гула.
И сказал Бархотка, зубоскаля:
– Вечным сном княжна твоя уснула…

Атаман, ушам своим не веря,
Вдруг метнулся, прочь отбросив плетку,
И, прищурясь, начал, как на зверя,
Наступать на хмурого Бархотку.

– Жаль! Но ада огненного чаша
По тебе, несчастная, рыдает!
– Атаман! Возлюбленная ваша
Вас в раю небесном поджидает!

Тут сверкнули ножики кривые,
Тут как раз и легкая заминка
Происходит в повести впервые:
Я всего не помню поединка.

Но слетелась вдруг воронья стая,
Чуя кровь в лесах благоуханных,
И сгустились тени, покрывая
На земле два тела бездыханных…

Бор шумит порывисто и глухо
Над землей угрюмой и греховной.
Кротко ходит по миру Шалуха,
Вдаль гонима волею верховной.

Как наступят зимние потемки,
Как застонут сосны-вековухи,
В бедных избах странной незнакомке
Жадно внемлют дети и старухи.

А она, увядшая в печали,
Боязливой сказкою прощальной
Повествует им о жизни Ляли,
О любви разбойника печальной.