Генрих Гейне - Стихотворения. Поэмы. Проза

Листик липы — точно сердце,
Оттого сердцам влюбленных
Любо теплой летней ночью
Отдохнуть меж лип зеленых.

Но, затерян в смутных грезах,
Ты глядишь с улыбкой странной.
О, каким желаньям сердца
Ты внимаешь, мой желанный?»

Я скажу тебе охотно,
Я б хотел, моя подруга,
Чтоб холодным снегом землю
Занесла седая вьюга.

И чтоб мы под ярким солнцем,
На санях, покрытых мехом,
Полетели по равнинам
С пеньем, гиканьем и смехом.

Утром шлю тебе фиалки,
В роще сорванные рано;
Для тебя срываю розы
В час вечернего тумана.

Знаешь, что хочу сказать я
Аллегорией цветною?
Оставайся днем мне верной
И люби порой ночною.

Вы, право, не убили
Меня своим письмом:
Меня вы разлюбили,
А клятв — на целый том!

Отказ длинен немножко —
Посланье в шесть листов!
Чтоб дать отставку, крошка,
Не тратят столько слов.

Что тебе, когда пред всеми
Тайну сердца выдаю,
Сотни пламенных метафор
Сочиняя в честь твою?

Он таится меж цветами,
В полутьме лесной, в тиши,
Этот жаркий пламень тайны,
Тайный жар моей души.

Пусть из розы брызнут искры,
Что тебе! — таков закон:
Мир поэзией зовет их,
А в огонь не верит он.

Бродят звезды-златоножки,
Чуть ступают в вышине,
Чтоб невольным шумом землю
Не смутить в глубоком сне.

Лес, прислушиваясь, замер,
Что ни листик — то ушко!
Холм уснул и, будто руку,
Тень откинул далеко.

Чу!.. какой-то звук!.. И эхо
Отдалось в душе моей.
Был ли то любимой голос
Или только соловей?

Протянулось надо мною
Небо, точно старец хилый —
Красноглазый, с бородою
Поседелых туч, унылый.

Только он на землю глянет —
Цвет весенний отцветает,
Даже песня в сердце вянет,
Даже радость умирает.

Влачусь по свету желчно и уныло.
Тоска в душе, тоска и смерть вокруг.
Идет ноябрь, предвестник зимних вьюг,
Сырым туманом землю застелило.

Последний лист летит с березы хилой,
Холодный ветер гонит птиц на юг,
Вздыхает лес, дымится мертвый луг.
И — боже мой! — опять заморосило…

Небо серо и дождливо,
Город жалкий, безобразный,
Равнодушно и сонливо
Отраженный Эльбой грязной.

Все — как прежде, глупость — та же,
Те же люди с постной миной.
Всюду ханжество на страже
С той же спесью петушиной.

Юг мой! Я зачах в разлуке
С небом солнечным, с богами —
В этой сырости и скуке,
В человеческом бедламе!

Поздно вечером брожу я
По тропам во мгле лесной.
Вслед за мною неотступно
Бродит нежный образ твой.

То вуаль твоя белеет
Или твой прекрасный лик?
Иль, быть может, сквозь деревья
Бледный лунный свет проник?

И мои ли это слезы
Тихо льются в тишине,
Или ты, голубка, плача,
Горько жалуешься мне?

На пустынный берег моря
Ночь легла. Шумит прибой.
Месяц выглянул, и робко
Шепчут волны меж собой:

«Этот странный незнакомец —
Что он, глуп или влюблен?
То ликует и смеется,
То грустит и плачет он».

И, лукаво улыбаясь,
Молвит месяц им в ответ:
«Он и глупый и влюбленный.
И к тому же он поэт».

Мы здесь построим, на скале,
Заветной церкви зданье;
Нам новый, третий дан завет {32} 32 Стр. 148. Нам новый, третий дан завет… — намек на мистическую утопию Джоакино дель Фьоре (ок. 1200 г.), которая предсказывала, что вслед за Ветхим (дохристианским) и Новым (христианским) заветами появится третий завет и с ним новая эра — любви и свободомыслия. Элементы религиозно-гуманистических утопий средних веков оживают вновь в учениях социалистов-утопистов XIX в., в частности, Сен-Симона, к теориям которого Гейне был близок в начале 30-х годов. —
И кончено страданье.