Елена Егорова - Угрешская лира. Выпуск 3

Говорил, говорил – как слова доставал из колодца.
И заплакал потом, и давай причитать-голосить,
Будто горло пронзил наконечник стрелы инородца,
И рванула из горла тоска и печаль по Руси.

Не по родине плач, что гремела державным железом,—
По Руси, гой еси, что лишь в гусельных сказах жива,
Где семь вёрст до небес, только семь, но всё
лесом и лесом,
А за каждым кустом колдуны, ведуны, татарва.

Он плетёт языком, но какие узлы расплетает!
Отмывает слезами, что жизнь накоптила во мне.
Красно Солнце встаёт, Ясный Сокол с запястья взлетает,
И в воде не тону, и опять не сгораю в огне.

Я семь вёрст пролечу, отобьюсь, отмолюсь по дороге,
Меч заветный в руках, сапоги-скороходы не жмут.
И увижу свой дом, и узнаю родных на пороге,
И услышу, как птицы и ангелы вместе поют.

Этот камень веками растёт через тёртое поле.
Он морозит подошвы в студёной подземной реке.
Чтоб избавить себя от сердечной тоски и неволи,
Я к нему прикасаюсь и чувствую холод в руке.

А за холодом вслед чую дрожь, чую: движутся токи, —
И вбираю в себя эту тяжесть как вечный покой.
Всё он помнит про нас, знает замыслы наши и сроки,
Провожает в дорогу, встречает, берёт на постой.

Рядом тракт дождевой, по нему всё шаги да колёса,
Кто-то плачет навзрыд, кто-то снова поёт невпопад.
Будет время и мне собирать землянику с откосов
По дороге в былинный, в лесах затерявшийся град.

А пока я пред камнем стою, усмиряя желанья,
Я поцарствовал всласть, а теперь только мёд в бороде.
Но откликнется он на моё чуть живое дыханье,
И круги от него побегут по подземной воде.

В каждом прожитом дне понимания больше и грусти,
С каждой спичкой зажжённой и сам, словно хворост, горю,
А забудусь на миг – и несут меня лебеди-гуси
Через дол, через лес, через долгую память мою.

Озаряются дали, и вижу я мать молодою,
И отец – молодец, с ним любая беда – не беда,
Ранним утром меня умывают живою водою,
Чтоб с меня худоба уходила как с гуся вода.

Над тоскою моей, над заснувшей с усталости Русью,
Над вороньим гуляньем, затеявшим суд-пересуд,
Сколько крыльев хватает, летят мои лебеди-гуси,
Сколько крика хватает, зовут мою память, зовут.

То дорога легка, то вокруг облака без просвета,
То дымком от печи, то пожаром потянет с земли,
Золотыми шарами и мёдом нас балует лето,
Серебром осыпают усердные слуги зимы.

Но недолог полёт, возвращенье всегда неизбежно.
Оборвётся забвенье, проститься и то не успеть.
И смотрю я назад, и такая мне видится бездна,
Что оставшейся жизни не хватит её разглядеть.

И прижаться к земле, и почти что сравняться с землёй,
Слава Богу, что август не минул ещё середину.
И трава по утрам от тумана тепла, как бельё,
И ещё холода не томят на рассвете рябину.

А прижавшись к земле, лишь глубинному гулу внимать,
Что в подземной реке оседает и медленно тонет,
И почуять покой, и судьбу научиться читать
По сплетенью корней, как по линиям тёмных ладоней.

И загад разгадав, никого ни о чём не просить,
Никуда не спешить, ни судимым не быть, ни судьёю.
Лишь холодные пальцы с корнями потуже сцепить
И прижаться к земле, и почти что сравняться с землёю.

Паутина на ветках качается,
Отдыхает трава от жары.
Я не верю, что лето кончается,
Но цветут золотые шары.

По утрам леденцы-колокольчики
Поднимают меня на хоры.
Щеголял бы в нарядной ковбоечке,
Да цветут золотые шары.

Выйду в сад и поёжусь от холода,
Разбросает мне ветер вихры.
Мы не ста́ры с тобой и не молоды,
Нам цветут золотые шары.

Наша осень покоем отмечена,
Пирогами и чаем красна.
И подсолнечным светом просвечена,
И последней любовью честна.

В безбожном детстве, как в загоне,
Я жил по правилам иным,
И Бог на бабкиной иконе
Мне дедом виделся родным.

Его земля не удержала,
И не спасла моя слеза,
Но в Божьем облике державном
Сияли дедовы глаза.