Марина Цветаева - Попытка ревности

На проходимца вскинувши бровь —

Как восклицаешь: – Будет любовь!

Сквозь равнодушья серые мхи —

Так восклицаю: – Будут стихи!

Сентябрь 1936

Были огромные очи:

Очи созвездья Весы,

Разве что Нила короче

Было две черных косы.

Ну, а сама меньше можного!

Все, что имелось длины

В косы ушло – до подножия,

В очи – двойной ширины

Если сама – меньше можного.

Не пожалеть красоты —

Были ей Богом положены

Брови в четыре версты:

Брови – зачесывать за уши

. . . . . . . . .

……….. За душу

Хату ресницами месть…

Нет, не годится!..….

Страшно от стольких громад!

Нет, воспоем нашу девочку

На уменьшительный лад

За волосочек – по рублику!

Для довершенья всего —

Губки – крушенье Республики

Зубки – крушенье всего…

Жуть, что от всей моей Сонечки

Ну – не осталось ни столечка:

В землю зарыть не смогли —

Сонечку люди – сожгли!

Что же вы с пеплом содеяли?

В урну – такую – ее?

Что же с горы не развеяли

Огненный пепел ее?

30 сентября 1937

Мне Францией – нету

Нежнее страны —

На долгую память

Два перла даны.

Они на ресницах

Недвижно стоят.

Дано мне отплытье

Марии Стюарт.

5 июня 1939

Марина Цветаева. Одна из последних фотографий 1940 г.

Двух – жарче меха! рук – жарче пуха!

Круг – вкруг головы.

Но и под мехом – неги, под пухом

Гаги – дрогнете вы!

Даже богиней тысячерукой

– В гнезд, в звезд черноте —

Как ни кружи вас, как ни баюкай

– Ах! – бодрствуете…

Вас и на ложе неверья гложет

Червь ( бедные мы!).

Не народился еще, кто вложит

Перст – в рану Фомы.

7 января 1940

Ушел – не ем:

Пуст – хлеба вкус.

Все – мел.

За чем ни потянусь.

…Мне хлебом был,

И снегом был,

И снег не бел,

И хлеб не мил.

23 января 1940

– Пора! для этого огня —

Стара!

– Любовь – старей меня!

– Пятидесяти январей

Гора!

– Любовь – еще старей:

Стара, как хвощ, стара, как змей,

Старей ливонских янтарей,

Всех привиденских кораблей

Старей! – камней, старей – морей…

Но боль, которая в груди,

Старей любви, старей любви.

23 января 1940

Не знаю, какая столица:

Любая, где людям – не жить.

Девчонка, раскинувшись птицей,

Детеныша учит ходить.

А где-то зеленые Альпы,

Альпийских бубенчиков звон…

Ребенок растет на асфальте

И будет жестоким – как он.

1 июля 1940

Пора снимать янтарь

Пора менять словарь,

Пора гасить фонарь

Наддверный…

Февраль 1941

Все повторяю первый стих

И все переправляю слово:

– «Я стол накрыл на шестерых»…

Ты одного забыл – седьмого.

Невесело вам вшестером.

На лицах – дождевые струи…

Как мог ты за таким столом

Седьмого позабыть – седьмую…

Невесело твоим гостям,

Бездействует графин хрустальный.

Печально – им, печален – сам,

Непозванная – всех печальней.

Невесело и несветло.

Ах! не едите и не пьете.

– Как мог ты позабыть число?

Как мог ты ошибиться в счете?

Как мог, как смел ты не понять,

Что шестеро (два брата, третий —

Ты сам – с женой, отец и мать)

Есть семеро – раз я на свете!

Ты стол накрыл на шестерых,

Но шестерыми мир не вымер.

Чем пугалом среди живых —

Быть призраком хочу – с твоими,

(Своими)…

Робкая как вор,

О – ни души не задевая! —

За непоставленный прибор

Сажусь незваная, седьмая.

Раз! – опрокинула стакан!

И все, что жаждало пролиться, —

Вся соль из глаз, вся кровь из ран —

Со скатерти – на половицы.

И – гроба нет! Разлуки – нет!

Стол расколдован, дом разбужен.

Как смерть – на свадебный обед,

Я – жизнь, пришедшая на ужин.

…Никто: не брат, не сын, не муж,

Не друг – и все же укоряю:

– Ты, стол накрывший на шесть – душ,

Меня не посадивший – с краю.

6 марта 1941