Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

Блестит за дверями заснеженный путь,
как выстрел сухой и короткий…
Уж близко Махно… им не страшно ничуть,
танцуют гопак и чечетку.

Я вышел: волшебный и сказочный вид,
под снегом поля и овражки,
и ясень под месяцем тускло блестит,
зачем же здесь ружья и шашки?

То — стража. С горящей цигаркой рука,—
всю видно, от ногтя до шрама.
Узнал по нему своего казака —
дружок мой со станции Яма.

На западе — яркие вспышки огня.
«Дежуришь?» — спросил я Егора.
Ему восемнадцать, он на год меня
моложе. Донецкие горы —

вот родина наша. Засыпаны мы
снегами, и память, и души.
Что это за грохот мне слышен из тьмы,
уж не броневик ли, послушай!

Поехали хлопцы за сеном в село —
назад привезли нам их трупы…
И сеном в санях, как на смех,
замело их мертвые синие губы…

Сегодня идем на отчаянный шаг:
нашивки сорвем и погоны
и к красным бежим через поле, овраг,
сквозь все патрули и заслоны.

Сменили Егора. И вот мы идем
(а может быть, всё это снится?)
на дальние вспышки, на пушечный гром,
на яркие в небе зарницы.

Я счастлив, я снова — поэт и шахтер,
сдаваться, пожалуй, нам рано.
Жены фотокарточку вынул Егор,
чтоб мне показать, из кармана.

«А сыну два года. Какой он теперь?
Как он улыбается чудно!..»
Прорвемся ли, выживем? Сколько потерь!
И смерть нам грозит поминутно.

Идем. И не видно уже казаков.
А ветер нам стелет тревогу.
А жители сала вчера, огурцов
и хлеба нам дали в дорогу.

Смелее, товарищ! Винтовку бери,
сражайся за правое дело.
Идем. А над нами — сверканье зари,
лес в золоте заиндевелый.

Смелее, товарищ! Ты дымом пропах,
и кровь запеклась на шинели.
С тобою в восстаньях, любви и боях
узнали мы жизнь и взрослели.

Вот мы на Лимане, и солнце встает,
снега озаряя в округе,
и кто-то, как плуг, его крепко берет
в надежные, сильные руки…

«Володька!» Я вздрогнул. Он крикнул: «Беги!»
Подкрались откуда-то с краю
петлюровцы тихо, сверкнули клинки,
что было потом — я не знаю.
………………………………
На западе — хмурые тучи в огне,
быть может, Донецкие горы…
Разрубленным ртом улыбается мне
застывшая маска Егора.

Лежало, оборванной тише струны,
Егора холодное тело…
А карточка сына его и жены
прощальным укором чернела.

Зеленеют хлеба, отцветает любовь,
васильки поднялись полевые.
Мак с дыханьем моим осыпается вновь,
словно грустное имя — Мария…

Мы с тобою одни, среди поля одни,
ты стоишь предо мною, как вечер,
я смотрю, как заплаканы очи твои,
как покорно опущены плечи…

В небе тучи бегут… Может, будет гроза?
Заблистали над лесом зарницы…
Я не смею сказать, я боюсь рассказать,
что с тобой я решил распроститься…

Что могу я?.. скажи… Мои дни — как кресты,
я, как встарь, ничего не имею.
Ты стоишь и молчишь… только ветер хрустит
и вздыхает под шалью твоею…

Зеленеют хлеба, отцветает любовь,
васильки поднялись полевые.
Мак с дыханьем моим осыпается вновь,
словно грустное имя — Мария.

Сегодня не с нами наш вождь, наш Ильич,
остались одни мы в дороге.
Но звучен, как прежде, призывный наш клич,
и враг наш, как прежде, в тревоге.

Учителя славным заветам верны,
мы все — не сироты на свете:
мы поля, завода и шахты сыны,
Коммуны мы звездные дети!

На желтом Востоке народы встают,
ломают ярмо капитала;
и черного Юга орудия бьют,
и черное пламя восстало…

Волнуйся, рабочих голов океан,
мы дело вождя продолжаем.
Звучите, оркестры, греми, барабан,
мы телом и духом мужаем!

Был день этот траурный полон тоски,
товарищи горько рыдали.
Рыдали рабочие, пушки, гудки,
когда мы вождя провожали…

На наших знаменах был поднят призыв:
«Мы ленинцы, он — наше знамя!»
Лежал недвижимый Ильич наш, но жив
в сердцах был навеки он с нами…

Прислушайтесь, други: всё явственней гром,
он вскоре над Западом грянет…
Туда — наши взоры. Мы терпим и ждем,
когда там рабочий восстанет.