Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 1

Изможденный, усталый, нелепый,
Переход совершая большой,
Он однажды в старинные склепы,
Умирая от жажды, зашел.

Чинно в склепе сидели скелеты.
Каждый важно смотрел пустотой.
Перед каждым мечи и браслеты.
Перед каждым кувшин золотой.

С виду тоже как будто и люди,
Но без жажды, хоть бешеный зной.
Было мало терпенья в верблюде.
Плюнул в них он последней слюной.

За простой человеческой лаской
Я блуждаю по всем этажам,
И восточной мне кажется сказкой
Этот путь мой по мертвым глазам.

Мне выпала печальная услада
Устами юных рассказать свое.
Я широко раскрыл ворота сада,
Где сам засеял песен забытье.

Мой заповедный сад, мой потаенный!
Ты весь, мой сад, пошел на семена,
И я смотрю, как дуб уединенный,
На всхоженные мною племена.

Я выходил березе белотелой
Стыд девичий и слезы, злей людских,
Чтобы ее печалью оробелой
Звенел рязанского страдальца стих.

Я звонницу построил в куще сосен,
Чтоб застонали ввысь колокола
И синева онежских древних весен
Слепым певцам пригрезиться могла.

Я Волги зачерпнул ковшом созвездья
И корни вволю буйством напоил,
Чтоб по увеям леса вольной вестью
Ширяевские пели соловьи.

Мой вешний сад, как ты богато вырос!
Как широко гудит зеленый звон!
Ни вихорья времен, ни крови сырость
Не тронули твоих высоких крон.

И речь идет по певчему народу,
Что мне пора, давно уже пора
Свалить себе на смертную колоду
Хороший ствол ударом топора.

Но мне еще не хочется под дерен.
Я сруб рублю. А в сад старинный мой
По вечерам, работою заморен,
Хожу дышать животворящей тьмой.

И пóросли, так веселы, так свежи,
Теснятся, тянутся избытком сил,
Как будто бы они всё те же, те же,
Которые когда-то я садил.

Утро синее. Солнце в окно.
Жизнь намчалась, как галочья стая.
Все былое во мне сожжено,
И грядущее жжет, вырастая.

И откуда такая мне синь?
И откуда такая мне радость?
Я пришел из кровавых пустынь,
Из-за проволок тесной ограды.

Были — помню как будто в бреду —
Трупы втоптаны в липкую землю.
Под луной я в ущелье иду,
И вокруг меня мертвые дремлют.

И вокруг меня волки стоят,
Над скелетами плачут шакалы,
Что людей пожирает снаряд,
Что достанется мяса им мало.

Очень просто был мир поделен:
Были только живые и трупы.
Было трудно с мирских похорон
В жизнь ногою обмотанной хлюпать.

Но пришел я, себя волоча,
Рядовым в огневые колонны,
И горело древко у плеча,
Подымая плакат раскаленный.

В ногу с юностью! В ногу с тобой,
Молодое, веселое племя!
Отпугни пионерской трубой
Гроба раннего легкое бремя!

Все, что знаю, — скажу. Все отдам,
Что скопил за тяжелые годы,
Этим жадным бессчетным глазам,
В эти ярые первые всходы.

Солнце юности! Стало быть, ты
Подарило мне смелую силу
Путь найти из-за мертвой черты
И забыть помогло про могилу.

Чтобы мог я понять лишь одно,
Что пою, из себя вырастая:
«Утро синее! Солнце в окно!
Жизнь намчалась, как галочья стая».

Нет, не белый взлет метелей
Над землей необозримой.
Нет, не судорога в теле
Неразгаданной любимой.

Нет, не шаг ночных прохожих
В тихий дом, к теплу и свету.
Нет, не гул весенней дрожи
В горных льдах, летящих к лету.

Это тише шума листьев,
Рвущих почки. Легче звука.
Это зимних звезд лучистей.
Это радостная мука.

Это в самых малых порах
Сердца, жаждущего биться.
Это шелест слов, в которых
Мысль моя сейчас родится.

Шуршат пожухлые страницы,
Бумага желтая бледна.
Но сквозь заглавных букв ресницы
Какие смотрят времена!

С какой товарищеской лаской
В себя впивали новый мир
И этот корпус с блеклой краской,
И этот стертый эльзевир!

Наборные старели кассы,
Сбивались армии шрифтов,
Но бороной в людские массы
Врезались полчища листов.