Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 1

Река несла под крутизною
Испуганный ребячий труп.
Ладонь обуглилась от зноя,
Сломались брови на ветру.

В какой-то щели Госиздата,
Средь вороха бумажных дел,
Я повстречал такого брата,
Каких по крови не имел.

Он обласкал огромным взглядом,
Обмолвясь: «Только не кури!»
И вдруг в беседе, близко, рядом,
Я увидал крыло зари —

Той, что, бесстрашием вскипая,
Гнала в пустыню Иргаша,
Той, для которой пал Чапаев,
Той, что до солнца хороша.

И часто после, неутомно
По лестницам стихи влача,
Я в маске труженика скромной
Лицо героя различал.

И сплелся я лучом незримым
С улыбкою его зари,
Когда о книгах, о любимых,
Со мной он грустно говорил:

Что вот нельзя. Что много дела.
А то бы сколько написал…
И вдруг — могила мхом одела
Бессмертной бури голоса.

Напрягая последние силы,
Я ушел, обезумев весной,
Из огромной братской могилы,
Где почил мир, когда-то родной.

И под свист весенней метели,
Пробираясь ввысь по тропам,
Не смотрел я, как милые тлели,
Как глаза их ушли в черепа.

Забывал, сколько чувств и мыслей
Я оставил там, за собой.
Ведь вселенная на коромысле
Закачалась, гремя борьбой.

И вознесся я с нею в пламя
Небывалого бытия.
О века грядущие, с вами,
Навсегда теперь с вами я!

В новый мир за трудом веселым,
Не сгибаясь под грузом гроз,
Я богатым пришел новоселом,
Я так много с собой принес!

Но бывает, что в час унылый
Я боюсь быть один с тишиной.
И бегут родные могилы,
Кивая крестами, за мной.

Обветренною босоножкой,
Смела, смешлива и смугла,
Она под барское окошко
Сплясать и погадать пришла.

Монисто на груди блестело,
Струились косы в два ручья,
И темное дышало тело
Из разноцветного тряпья.

Сердитый прадед был в халате,
В ермолке, с длинным чубуком,
И злился, что шутя истратил
Деньжонки за орловский дом.

Но всё ж, вооружась лорнетом.
Он на цыганку поглядел —
И вздрогнул. Дело было летом.
Цвели кувшинки на пруде.

Смеясь, к цыганке прадед вышел,
И жадный взор холостяка
По ней узор горячий вышил.
И по груди и по щекам.

И буйно вспыхнуло здоровье
В крови его набухших жил.
С своей упрямостью воловьей
Он жребий свой и мой решил.

Засел с бурмистром в кабинете,
На счетах щелкал и кричал:
«Купить сейчас же! Иль в ответе
Ты будешь с пятки до плеча».

С деньгами было очень слабо,
Иль дом закладывать опять?
Всю ночь галдел под садом табор:
Берет женой или гулять?

Уж прадед звал бурмистра высечь,
И солнце искрилось в росе,
Когда решили: сорок тысяч,
Законный брак и пир для всех.

Согласен! И с гортанным пеньем
Цыгане ринулись к вину,
Ценой последнего именья
Помещик приобрел жену.

И в дом вошла цыганка павой,
Моей прабабушкой вошла.
Соседи вкруг охальной славой
Звонят во все колокола:

«Скандал! Жениться? Что за бредня?
Купил, так потихоньку жри!»
И лутовиновская ведьма
Топорщилась: «Quelle sauvagerie!» [62] Какая дикость! (фр.) — Ред.

Но, крепок нравом неминучим,
Веселый от своей судьбы,
На свадьбе всех споил Анучин
От парадиза до избы.

Кутили всласть. Плясали пары.
И прадед слушал визготню.
Потом спустил борзых поджарых
На охмелевшую родню.

И разметалась в изголовье
Цыганских кос густая тень.
Спасибо, прадед! Дикой кровью
Ты сбил с меня дворянства лень.

И я люблю коней, и пляску,
И пыль дорог, и дым костров.
Цыганки полевую ласку
Вы пьете из моих стихов.

За простой человеческой лаской
Я блуждаю по всем этажам,
И восточной мне кажется сказкой
Этот путь мой по мертвым глазам.

За конторки, в столы и диваны
Вы засунулись, высунув лбы,
А в пустынях бредут караваны
За миражем песков голубых.

Восковые вы куклы иль люди?
За стекляшками глаз — ничего!
Я мечтаю о рыжем верблюде,
О глазах человечьих его.