Ирина Озерова - Память о мечте (сборник)

Но жизнь такая все же опостылеет.
Червяк затянется остатком жизни,
Как затянулся бы окурком
Дешевой сигареты.
Решит покончить с жизнью счеты…
Но голос жены его,
Подобный сирены завыванью,
Вернет его назад,
В действительность.
И задрожит червяк.
Как будто на земле
Добра убудет,
Коль его не будет,
И святость
Жизнь напишет на челе.
И будут снова выцветшие будни, и в полусне он будет оживать,
И грезы полумертвые жевать,
И пережевывать —
Придуманную жизнь
Баюкать.

Светильники прекрасны и легки,
Они блестят, как зоркие зрачки,
И, словно грех, неистово горят.
А в темноте не видно темноты.
Ее, как грех, светильник выявляет,
И темнота божественно мерцает.
Познай при свете сущность темноты,
Пусть грех откроет сущность человека.
Суть жадных глаз голодного ребенка,
Который в лавке сладости крадет,
В ростовщике спокойствия налет,
Когда крадет он сотни тысяч рупий.
А в волке, убивающем ягненка,
Жестокость мира этого познай.
И лживость, воплотившуюся в клятвах
Распутницы обманутому мужу.

О, сколько необузданных деяний,
Страстей и стонов, странных завываний
И гула барабанного судьбы.
Из этой бесконечности материй
Рождается энергии всеобщность,
Каскадом по сосудам кровеносным
Бежит и раскрывает в почках жизнь.
Какой соблазн, какая страсть творенья —
И сколько жизней, столько и горенья.
Из жизни грех рожден, а жизнь грехом зачата,
И добродетелью грех называют свято.
Светильник в склепе освещает смерть,
Светильник в храме высветит темницу,
В которой в заключенье Бог томится,
Светильник в доме может тайны скрыть.
Кроваво-красный миг любви священной,
И свет сердец людских – как свет Вселенной.

Светильник первый был от первого греха —
Адам и Ева страсть открыли на века.

Уже не погасить алеющий пожар
И лихорадки лет неутолимый жар.
Любовь не устает сама себя сжигать,
Чтобы из пепла снова восставать.

Ночью безлюдно;
В призрачном свете уличных фонарей
Я сижу в беседке из бугенвиллей,
Любимой беседке моей.
Грустный напев, который
Даже для ветра тяжел,
С ветром меня нашел
И в сердце вошел.

Безлюдно, вокруг никого;
И кажется, что молчанье —
Это по площади
Ног необутых шуршанье,
И кажется, что молчанье —
В тысячу световых лет…
А может быть, нет?!

Росчерк молнии платиновой
По черной бумаге ночи.
В нем оттенок печали и отсвет радости,
И сигнал тревоги людей.
Словно тоскуют о жизни те,
Кто сам ее сделал короче,
А тайна Вселенной распалась
На бесконечность ночных теней.

Это полночь – словно красавица
С черным узлом волос.
Но во тьме
Красота скрывается.
И в душу мою
Врывается
Скупым одиночеством слез…
Песню-жалобу, нежную, горькую,
Ветер ко мне донес.

На стенах пещеры игрою ума
Я высек зверей, чтобы жить интересней.
Мне грозным рычаньем ответила тьма,
А я на рычанье ответил им песней.

В пещере моей было слишком темно —
Я высек огонь и на щепочки дунул,
Но холоден был мой костер все равно.
Тогда для пещеры я солнце придумал.

Я высек на стенах пещеры любовь —
Стук сердца, живой человеческий голос.
Но боль из камней сочилась, как кровь, —
От боли пещера моя раскололась.

Тогда я родился.

Надкушено яблоко – это зубов твоих след.
По букве закона держать тебе надо ответ.
Свидетели ангелы
В том, что виновен навек
Ты – сын человеческий —
Человек:
Статья первая
Ты должен прийти в этот мир, в этот край.
Статья вторая
Ты должен любить и понять —
Это рай.
Статья третья
Потом умереть от болезни иль в тяжком бою,
Любви оставляя и сердце, и душу свою.
И снова ты должен пройти через первый искус:
Запретного яблока терпкий почувствовать вкус.
Статья четвертая
(не зачитывается)
Неведомо, кто в исполненье приводит закон:
Бесплотен, бессменен и вечно безжалостен он.
Но чувствам своим и надеждам своим вопреки
Бессилен бороться с неведомой властью руки.

Конечно, он может быть лучше, чем ты,
Сотворенный тобой портрет,
И скульптура, которую ты изваял,
Может быть лучше, чем ты, —
Может большей быть высоты
И красивей, чем оригинал.