Сергей Трищенко - Христосиада

Наконец, наступил кульминации миг:
Обступили – хоть их отгоняй.
Разделенье труда: я страдаю за них
И глазеют они на меня.

Шепчут промеж собой: “Так же может любой
Стать известным за пару минут:
Если выдержишь боль пред людскою толпой,
То тебя непременно распнут.

Значит, вывод один: если сердце в груди,
Если ты не ослаб головой –
В драку лучше не лезь, а постой, погоди –
И останешься дольше живой.

Ну, запомнят тебя, на груди сохранят
Твой со скорбным лицом амулет.
Можешь тешиться мыслью: “Запомнят меня!”
Но на свете тебя уже нет.

Хорошо Иисусу с таким-то отцом:
Если и на рожон занесёт,
То спокоен всегда остается лицом –
Он-то знает: папаша спасёт”.

Вот откуда протекция и кумовство:
Это дело Господь освятил.
Он похвастаться жаждал Иисусом Христом,
А совсем не людей чтоб спасти.

“Родная, родная, родная земля”
(песня)
«Москва – третий Рим»
(известное заблуждение)

Бог с дьяволом сражаются во мне –
Нашли себе, мерзавцы, поле боя.
И с двух сторон имею я вдвойне
И от любой победы волком вою.

Сражения по правилам ведут:
Захвачены плацдармы и высоты.
Армейский труд – нелёгкий очень труд –
Здесь сразу на виду: кто ты и что ты.

Минированы борозды мозгов,
В кишках скрываются артбатареи,
Изрыто поле боя – что с того?
Стратегов вид сраженья только греет.

Баталии идут за каждый зуб:
В них окопались призрачные твари.
Понятно, отчего подкожный зуд
И отчего желудок плохо варит.

Уже имею неприглядный вид
И позабыл, что небо голубое…
Но если даже кто и победит,
Кто вспомнит о каком-то поле боя?

Воронки бомб бурьяном зарастут,
Истлеет алюминьевая миска…
И ни Огня, молчания минут,
И не поставят даже обелиска.

Не вырастет на поле ни черта –
Горела ль сера, иль курили ладан.
Ведь кто б ни победил из них – не стать
Мне филиалом рая или ада.

Пушкину и Высоцкому

Не верю в бога – мне казалось –
Да видно, верит он в меня:
Меня он выделил, мерзавец,
Своим сияньем осеня.

Не помню, был ли серафим ли
Глаза ли, уши выдирал,
Но хлопали как будто крылья
И кто-то на забор взлетал.

И, криво на заборе,
Вещало: будешь ты пророк,
И по колено будет море,
И жизнь потянется, как срок.

Ты в мир пришел, а это – зона,
Работай – в этом твой удел.
Совсем нет в отдыхе резона,
Пускай иного ты хотел.

Быть кто-то должен и пророком:
Что камни-то – зазря лежат?
Не будет мир всегда жестоким:
Есть ведь ещё и рай и ад.

Ну, врежут пару раз – от скуки,
Прости их: глупыми растут.
Умелыми их станут руки:
С каменьев начинался труд.

Запомни: кто сейчас смеётся,
Потом молиться будет тот:
Пророк прощенья не добьётся –
На землю сам господь придёт.

Нет меня! Извините, ребята,
Что от вас, не прощаясь, ушёл.
Озирался чуть-чуть виновато,
Всё же, что сотворил – хорошо.

За собой оставляю немного –
Свет и тень – непроглядную тьму.
Меж цветов полевую дорогу
И загадки – как пища уму.

В мире, что человек представляет,
У меня есть дорога своя,
Пусть извилистая, не прямая,
Непонятно на ней мне: кто я?

Но уйду, удалившись настолько,
Что забуду, что был уже здесь.
Незавидна парадная ролька,
Тем значительней тихая весть.

Правда ль – правды в легендах немало?
Ложь, что в истине меньше вранья!
Что заглушено звоном металла,
Что-то – карканием воронья.

Ухожу, чтобы снова вернуться,
Возвращением не оскорбя
Все увидят разгадку на блюдце,
Лишь познав до предела себя.

Обращенья ко мне не приемлю –
Этот путь унизительно прост:
Ухожу, опираясь на землю,
А в глазах – только точечки звёзд.

Не ищи с фонарями по свету –
Пусть не всякий со мною знаком –
Был ли, есть – а меня больше нету,
И не слышал никто о таком.

Кто сумеет соврать принародно,
Тот подскажет изящный ответ:
Говорите мне всё, что угодно –
Что хотите. Но бога-то – нет.

Кресты на церкви компасной стрелой
Указывают нахожденье бога,
А я туда направлен головой –
Её он может, захотев, потрогать.