Вячеслав Лейкин: Действующие лица (сборник)

И только детям не досталось солнца,
И работягам не досталось солнца,
Всем, кто был занят днём, не вышло солнца,
Беспечного, сияющего солнца,
Помеченного надписью «Brasile»…
Одни, привычно побухтев, уймутся,
Другие вместо солнца выпьют водки,
И лишь поэт пойдёт гулять по крышам,
Нахально вставив солнце в левый глаз.

Так в мире было мирно и просторно,
Идеи звонки, а стихи грустны,
Когда придумал кто-то из Бостона
Записывать на киноплёнку сны.

Отбросив страхи, щепетильность, гонор,
Едва ему пообещали мзду,
Под аппарат улёгся первый донор —
Наспал аляповатую бурду.

Процесс усовершенствовали. Дали
Испить мудреных снадобий. А там
С людей снимать такие ленты стали,
Что прошлое кино пошло к чертям.

Невнятные, задавленные чувства,
Тщеславье, похоть вырвали из тьмы…
Так появилось страшное искусство,
Которое предполагали мы.

Парадоксальный мир оживших теней
Давал любому шансы на успех.
Так это что ж? Выходит, каждый – гений?!
Ведь сны – они талантливы у всех.

Сюжеты пёрли, громоздились, чахли.
Спать стало крайне выгодным давно.
А где-то близ Лозанны старый Чаплин
Снимал свое последнее кино.

Всё, что пело, парило, клубилось,
Впопыхах жизнерадостно билось,
Постепенно стерпелось, слюбилось,
И зима покатила в глаза.
– Как, – спросил я Незримого Старца, —
Убедиться, что мне, может статься,
Не дано в залазурье пластаться,
Где медвяная зреет лоза?
Но Незримый, бестрепетно светел,
Ничего, как всегда, не ответил,
Только вол кукарекнул, как петел,
Да слегка потекли тормоза.

Всё, что трогало, всё, что ласкало,
Пустоту на свету полоскало,
Всё, что душу пекло в пол-оскала,
Застеклило дыханье зимы.
– Почему, – я спросил с укоризной
У звезды равнодушно-капризной, —
Почему завершается тризной
Всякий раз постижение тьмы?
И опять никакого ответа,
Словно что-то заклинило где-то.
Только вдруг поползли из кювета
Земноводные цвета чумы.

Всё, что жгло, хохотало, хотело,
Что летело с горы оголтело,
Обратилось в зальделое тело,
И повсюду раздались часы.
– Почему остаётся тоска нам?
Я спросил чудака со стаканом.
Он шарахнул, загрыз тараканом
И лениво ответил: «Не ссы».

Дневных занятий произвол
Исчерпан был вполне.
День пал, и вечер произвёл,
И тьму зажёг в окне.

Выл домовой среди стропил,
И леший причитал.
Кто спал, кто пел, кто печь топил.
Я, например, читал.

И вдруг дверей визгливый скрип,
И мы глядим втроём,
Как некрасивый, грязный тип
Буквально влип в проём.

Он пах, как падаль жарким днём,
Как человечий срам,
Но сила тьмы клубилась в нём,
Дом обращая в храм.

Проснулся тот, который спал,
Сказал: – Вот это сон!
Эй, ты, орясина, шакал,
Пошёл отсюда вон!

Гость обнаружил дёсны. Смрад
Стал много тяжелей.
– Налей. Мне что-то плохо, брат. —
И повторил: – Налей.

Метался вой среди стропил
И снег сырой валил.
Один курил, другой топил.
Я, например, налил.

Он выпил зелье в два глотка,
Засодрогался вслед.
– Горька, – сказал, – а как сладка.
И вышел. И привет.

Февраль на крыше бесов пас
И снег валил сырой.
– Больной, – сказал один из нас,
– Шакал, – сказал второй.

– Счастливец, – третий произнёс, —
Он знает в жизни толк.
Вот так и надо: на износ,
Навскидку… – и умолк.

– Так пей, – сказал ему не я,
А тот, что прежде спал, —
И будешь рыло и свинья,
Покуда не пропал.

Пей и торчи из всех прорех
И носом землю рой…
– А кстати, выпить бы не грех, —
Сказал тогда второй.

– Тут разговоров на сто лет,
Не спор, а костолом…
И вот бутылка на столе,
И люди за столом,

И каждый взял по колбасе
И «будем!» возопил
И залудили. Но не все.
Я, например, не пил.

Баламутило, мучило, пучило,
Клокотало, корёжило, жгло,
Остогрызло, обрыдло, наскучило
То, чем жил он, что так ему шло.
В голове свиристело и пукало,
Барабанило в левом боку,
А возлюбленной пухлое пугало
Громоздило «ко-ко» на «ку-ку».
Вылез некто мохнатый из телека,
Сел напротив и начал линять.
– Что за чушь! – он подумал. – Истерика.
Надо, видимо, что-то менять.
Сей же миг устремясь к равновесию,
Корректируя душу свою,
Для начала сменил он профессию,
Поменял трудовую семью.
За стеной доремикали режуще,
Ниже резались в крик в домино.
Поразмыслив, сменил он убежище
И район поменял заодно.
Где добром, где прибегнув к насилию,
Где продуманно, где на авось,
Он друзей поменял и фамилию,
Даже брата сменить удалось.
Из возлюбленной выделал чучело
И прислушался. Нет, не ушло:
Баламутило, мучило, пучило,
Клокотало, корёжило, жгло.